Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Тяжеловато жить, когда нет рядом мужа, на которого можно опереться, когда все тяготы приходится тянуть самой. Когда после работы надо сходить за ребенком к матери, потом немного расслабившись в материнском доме, снова нагрузиться в прямом смысле, потому что чаще всего Наташу приходилось нести на себе и идти в нетопленый ледяной дом. Дочка сидела закутанная, пока Ирини скрюченными от холода пальцами разжигала огонь в печи. Когда тепло заполняло их две малюсенькие комнаты, Ирини ложилась с ребенком спать. У печи полведра угля – Ирини должна была досыпать его ближе к утру, чтоб не застыли комнаты. Зима особенно тяжелое время года в Осакаровке, морозы доходят часто до сорока – пятидесяти градусов. Холод страшный, нос невозможно высунуть из дома. Одно спасенье уголь, который тоже экономили, как могли. Мысли обо всем этом наводили тоску. И что это за жизнь такая. Когда ж будет просвет?

В один из зимних вечеров, Ирини так же размышляла о своей жизни, думала, что слава Богу, завтра воскресенье, можно отдохнуть. И как бы ответом на эту мысль послужил какой-то шумок, возня, грохот со звоном упавшего чего-то тяжелого: это ее большой оцинкованный тазик, в котором она застирывала белье. Вечно он падает с гвоздя! Ирини испугалась, что там такое? Осмотрелась – дочь спит. Может, дверь открылась, и чужая корова зашла? С чего бы это она разгуливала зимой? Чьи-то шаги и вдруг: тук-тук, тук. Темно на улице, страшно…

– Открывай, Ирини, свои.

Голос Алексиса! Ирини торопится, накидывает на себя шаль, босиком выбегает в холодные сенцы, открывает дверь. Вместе с морозным облаком вваливаются две смеющиеся темные фигуры.

– Не ждали, а мы вот они, собственной персоной, – сказал Алексис, обнимая Ирини.

– Здравствуй, Ирини, извини, что так поздно. Полуторка застряла в дороге, пешком бы быстрее дошли. Замерзли, как цуцики. Скорее веди нас к печке, – проговорила невнятно, лязгая зубами его сестра Валентина. Скинув валенки, сбросив старенький полушубок, она побежала к пышущей жаром, отдающей красными бликами по стенкам, печке. Алексис следом.

Ирини зажгла лампу, подкрутила фитиль, чтоб ярче светило. Минут пять гости не могли говорить, так свело мускулы лица.

Ирини шурудила печку, разжигая пламя пожарче. Поскорей налила чаю. Выложила на стол, все чем была богата. Через полчаса, гости оттаяли.

– Решили с вечера приехать, что б с вами подольше побыть в воскресенье, – сказал Алексис, а то Валентине только раз тут с тобой пришлось встретиться.

– Да, живем вроде рядом, а ничего друг о друге толком не знаем, как будто чужие. Надо это дело исправлять, – Валя с кружкой в руке подошла к качке посмотреть на спящую Наташу, – какая она у тебя прелесть!

– Да? А то тут одна слишком грамотная, сказала, что страшненькая.

– Не слушай, – улыбнулся Алексис, – она вырастет и станет красавицей.

– Вырастет, будет какой-нибудь летчицей, например, – мечтательно прошептала над ухом Ирини Валентина.

Алексис укоризненно посмотрел на нее:

– Она сама хочет стать летчицей, как Марина Раскова и ее команда. Слышала про них?

Ирини растерялась. Кто это такие: имя вроде греческое.

– Раскова? Нет, откуда я могу знать, я газеты не читаю. Человек я малограмотный, можно сказать неграмотный. А кто они?

Алексис смутился:

– Я думал, может в киножурнале пришлось увидеть.

– Про них в газетах писали: девушки героини, – объяснила Валя, – а, вот наша Клеоники написала нам из Москвы про героя – летчика Александра Кокинаки. Вырезку из газеты нам прислала о нем. Представляешь, он – грек. Узнаешь? – Кокинаки-Кокино, то есть Красный. – Валентина рассказывала, а у самой глаза все больше и больше расширялись. – Я представляю какой он: молодой и красивый!

– Похожий на Алексиса, – вырвалось у Ирини.

– Вот и я так думаю, а он не верит!

Алексис, стоя у колыбели, сделал вид, что не слышит.

– Алексис тоже с детства мечтал пойти в летчики, – увлеченно продолжала Валентина.

– Да, да, я припоминаю, – с удовольствием вспомнила Ирини. – Он все с бумажными змеями бегал и говорил, что вырастит и сам будет летать. Помнишь, Алексис?

– Как мы с тобой носились по холмам со змеями, конечно, помню! Я и тебе их делал. И ты хотела летать, забыла? – глаза Алексиса смеялись. Хоть и не ярко светила лампа, но Ирини видела его искрящиеся глаза.

– Ну вот, а хочешь на доктора учиться…

Валентина тут же пояснила:

– А это у него от Анастаса Павловича, который оперировал ему еще до войны поломанную в бедре ногу.

Ирини поморщилась: представила, как ему было больно.

– Наш мальчик уже тогда пытался, как легендарный Икарус, летать. Вот и слетел с дерева.

Ирини не стала спрашивать, что такое «Икарус».

– Да, ладно сестра, ты что-то разошлась. Давай поговорим об Ирининых делах.

– Нет, нет, мне очень интересно послушать о вас. У меня все обычно. Обо мне потом. Расскажите об Анастасе Павловиче. Кто-то о нем говорил мне, кажется, моя покойная свекровь. Да, она мучалась с ногой, и сожалела, что нет здесь таких врачей, как он.

– Да, о нем везде ходят легенды, – начала Валентина, но Алексис ее перебил:

– Его фамилия Папанасопуло. Мое сломанное бедро он лечил, это точно. Но это так, к слову. А вот в войну он работал главным врачом, был начальником санитарного эшелона. Спас несчетное количество людей. Люди его буквально боготворили. И вдруг, после войны, его, ветерана, арестовывают, как лицо греческой национальности, врага народа. И попадем мы вместе в один вагон. Он ехал с матерью. Очень резко разговаривал Анастас Павлович с уполномоченными. Говорил: «Еще будете каяться перед всем греческим народом. Придет время!»

С минуту помолчали.

– И я думаю, придет такое время, – поддержала его Валентина, – и не сомневаюсь! Кстати, – добавила она, – мы с Алексисом думаем, теперь, со смертью Сталина, все переменится.

– Как переменится? – испуганно спросила Ирини.

– Ну, власть переменится, не будет так строго, что слова лишнего нельзя сказать. Можно будет жить где хочешь, разрешат вернуться сосланным в свои родные места. Дадут возможность нам выучиться на врачей, – радостно заключила наконец свою мысль Валентина.

Ирини опять в душе позавидовала сестре Алексиса: как же она хочет учиться, раз так часто упоминает об этом.

– Генерал так любил и любит Сталина! – вставила она.

Валентина пожала плечами:

– Многие его любят. А за что? За то, что под его руководством уничтожено столько душ? Бог ему, конечно, судья, но я