Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор
— Ах. Конечно же! Мы с сестрой Кларой мечтали надуть много-много разноцветных шаров и улететь из рабской России!
— Куда? — уточнил Рихтер.
— Хотели улететь в Америку… — мечтательно сказала нежная девушка.
— Через Атлантику воздушный шар не перелетит. Пришлось осесть в Латвии, да?
— Мы приземлились в Латвии.
Даже воздушные шарики лопнули. Тем более вероятно, что так произойдет с предметом, не предназначенным для надувания. Если «демократию» раздуть до размеров, превышающих демос, то закон локального общества порвется; ну, допустим, не учтут демографию Китая, экологию Африки — а тут потепление, или потоп, или зерновой кризис.
— Скажите, Соня, — обратился Рихтер к нежной девушке, — как вы относитесь к голоду в Африке?
В очереди в туалет вопрос о голоде в Африке прозвучал дико. Соня на вопрос не ответила, недоуменно посмотрела на безумного седобородого профессора.
Надо было ей объяснить относительность «свободы» на примере эволюции восприятия императива Канта, думал Рихтер.
Надо было сказать так: категорический императив Канта — принцип самый безобидный, и кажется, что рецепт состоит в том, чтобы личный нравственный закон сделать всечеловеческим правилом. Поступать с другим так, как ты хочешь, чтобы он поступал с тобой — что может быть гуманнее? Когда возникает общее правило, что делать с несогласными? Об этом Кант не пишет. Вероятно, таких людей надо изолировать; но это нарушает категорический императив. Вот недавно президент демократической Германии сказал, что в критической ситуации все граждане Западного мира обязаны думать одинаково.
Почему, почему меня так резанули эти слова президента Германии? Ведь он прав! Разве я противник демократии? Категорический императив Канта — важнейший постулат Просвещения! И разве мое собственное поведение не тем дурно, что нарушило этот принцип? Безусловно, Россия поступает дурно, нарушая все мировые законы.
— Послушайте, Рихтер, — вы не в курсе, кто там заперся? Какой дикарь?
Войны случались и прежде, но вот эта, конкретная, мобилизует западный гуманизм. Почему именно эта война, а не война в Афганистане, я не знаю. Почему не голод в Африке, не знаю. Но неважно. Возможно, в целях победы гуманности так и надо поступить: всем сплотиться в поддержке Украине и думать одинаково. Здесь еще одно противоречие: соблюдение «нравственного императива» всем обществом подразумевает единомыслие? Казалось бы, немыслимая ситуация: следует желать другому независимого мнения, разве не так? Но не в армии, разумеется: посылать войска убивать людей во имя категорического императива Канта логично. Ведь именно так и происходит.
— Все хотят одного — попасть внутрь ватер-клозета. Но вот нашелся один человек и всем помешал!
И — что здесь может удивить? Если христианская религия, религия милосердия и любви к врагу, привела к человеческим жертвоприношениям — и на языческий манер христиане стали сжигать еретиков на кострах, принося человеческие жертвы Богу Любви — то почему же нельзя убивать во славу категорического императива?
— Уверена, что кабинет для удовлетворения естественных потребностей оккупирован анархистом! Они всегда присваивают себе то, что нужно всем!
— Анархист в таком случае превращается в национал-социалиста!
— Не шутите такими вещами!
— Уверен, что там британец — колонизатор!
— Британия — владычица морей и клозетов!
Все, безусловно, правильно — и одновременно все фальшиво, думал Рихтер. Почему для защиты принципа категорического императива надо апеллировать к украинскому национализму? Неужели Бандера созвучен Канту? Или для торжества кантианства надо привлечь Бандеру? Или германские танки защищают моральный императив?
За дверью туалета было шумно; казалось, танковая бригада идет на прорыв фронта. Рокотала вода, шумно выходили газы, лязгало железо спускового механизма унитаза.
Рихтер хотел было вернуться в купе, но сообразил, что его место в очереди на коммунальные удобства займет другой пассажир. Профессор-расстрига пританцовывал у двери и думал примерно так: категорический императив стал наступательным оружием.
Мораль Просвещения брала за образец «категорический императив»: человек должен вести себя так, чтобы его поведение стало нормой для всех. Но все зависит от того, какой именно человек взят за образец. Оказалось, что для рынка удобно, чтобы моделью «категорического императива» стал не санкюлот, а банкир. Пусть моя логика станет всеобщей: разве не именно так рассуждает банкир или портфельный инвестор? И всякий рантье хочет, чтобы его принципы обогащения стали всеобщей моралью и чтобы его логика стала всеобщей логикой. Бедняк не поймет, но ему объяснят. «Следует поступать с другим так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой» — прекрасный принцип для вложений капитала: Кант попросту описал систему финансовых обязательств, с умеренным ростовщичеством. Делая доброе дело, ты посылаешь счет обществу и добавляешь процент НДС — процент ради нужд общества: оружие, содержание прислуги, оплата полиции. Если все друг другу будут передавать деньги по цепочке, и каждый — с процентами, то наверху денег скопится очень много. Так образуется бюджет страны, и его тратят на чиновников и танки. В сущности, Кант постулировал закон финансовой пирамиды, а печатный станок Америки сделал принцип категорического императива всеобщим.
А вдруг кто-то не отдает долг? Тут имеется ловушка, из-за нее лопаются финансовые пирамиды: революция требует натурального обмена. Вдруг кто-то прерывает цепочку: ему сделали доброе дело, а он в ответ не хочет платить общественный НДС.
Да выйдет ли этот варвар из клозета?
Конечно, вне системы договоренностей случаются казусы: строго говоря, варваров убивают за то, что варвары не усвоили категорический императив и не поступают по отношению к нам, как мы хотели бы, чтобы варвары поступали: варвары разрушают цепочку общей договоренности и не дают нам деньги с процентами.
Когда пузырь глобальной демократии лопнул, деликатничать сразу перестали: германские тяжелые танки «Леопард» развернули свои дула в направлении врага, готовые убивать во имя категорического императива. Нет, поправил себя Рихтер: танки еще не послали, варваров пока что не убивают. Скорее, наблюдают, как варвары истребляют друг друга. А почему же тогда финансовый пузырь лопнул? Просто совпало: и варвары стали убивать друг друга, и цены на недвижимость в Лондоне упали.
Выйдет когда-нибудь этот человек из туалета?
Пузырь категорического императива лопнул, и, хотя это был всего лишь пузырь и все в мире знали, что внутри пузыря пусто, хлопок получился громким.
Конечно, не везде этот хлопок услышали. В Африке никто не заметил того, что пузырь свободного западного мира лопнул. На черном континенте, как было всегда жарко и голодно, так и осталось. Зерно вот привозить перестали. Что-то там такое с договоренностями случилось. Зерновая программа тоже лопнула. Вместе с пузырем свободы.
Если долго трясти мир, пузырь свободы лопнет.
Этими мыслями, навеянными тряской поезда и ожиданием своей очереди в туалет, Марк Рихтер поделился с Алистером Балтимором, когда англичанин наконец освободил заветное помещение.
Британский джентльмен с достоинством покинул ватер-клозет, окинул очередь покровительственным взглядом, пропустил Рихтера
