Ангелы Суджи - Владимир Дмитриевич Пронский

Сам он прилёг в середине ночи, передав тепловизор Максиму, когда окончательно разукрасилось звёздное небо, от которого даже соловьи приумолкли, и немного поспал до того предрассветного часа, когда за селом раздалось урчание моторов, и Жуликов слегка толкнул в бок:

‒ БМП идут!

Вскоре по селу начало раздаваться «Волна» ‒ «Берег» ‒ это сержанты снимали караулы, направляя их к южной околице, где они до поры до времени сосредоточились, объединившись с пополнением, а сержанты перешли в подчинение к вновь прибывшему лейтенанту Харуку ‒ молодому, высокому, жилистому, с узкими прищуренными глазами непонятного цвета. Вскоре двинулись и две машины БМП, и под их прикрытием, когда с российской стороны началась артподготовка по деревне, пользуясь предрассветными сумерками, под её отвлекающим огнём они метров на пятьсот выдвинулись к крайним дворам Мокни, а когда артподготовка закончилась, то в дело вступили БМП, огнём из пушек заставляя противника не высовываться. Боевые машины продолжали вести огонь по заданным секторам, а в это время бойцы группами по трое чуть ли не бегом достигли линии окопов и открыли упреждающий огонь, когда машины прекратили обстрел и начали отходить.

Противники, видно, не ожидали такого стремительного прорыва, отстреливаясь, они выскакивали из блиндажей, через дворы и огороды отступали в глубь деревни и уже оттуда, используя укрытия, начали отстреливаться, но к этому времени окопы была заняты российскими бойцами, а второй линии у противника не существовало.

Пробежали по окопам, зачистили блиндажи, лишь в одном открылась ответная стрельба, но нашёлся удалец, пробравшийся по крыше и забросавший блиндаж гранатами. Когда волна дыма выползла из входа и, подхваченная ветром, крутнувшись, заструилась вдоль окопов, лейтенант Харук, внешне мало чем отличимый от рядового бойца, скомандовал по рации: «Вперёд, пока враги не окопались!» ‒ и в составе первой тройки выскочил из окопа. Выскочили и Земляков с Жуликовым, вместе с ними и новенький из пополнения, и в несколько шагов добежали до крайней усадьбы. Перед ней лежали остатки разбитой поленницы, Земляков метнул туда гранату, спрятался за дерево, и другие спрятались, и ринулся, перескочив поленницу, далее во двор и сад. За двором никого. Вернулись в хату, проверили её, и двор проверили; в загоне стояло две овцы, тотчас потянувшиеся к ним, скорее всего, от жажды, рассчитывая, что их напоят. Но с ними некогда было заниматься. Садом выскочили на соседнюю улицу, полоснули вдоль неё очередью. От соседних усадеб одна за другой выдвигались тройки, охватывали и зачищали хаты, дворы и скорее-скорее вдоль по улице, не давая противнику, если таковой где-то остался, организоваться.

На параллельной улице ‒ их всего было две, да и деревня небольшая ‒ около сорока домов, работал лейтенант Харук совместно с пополнением. Иногда доносились разрывы гранат, и было понятно, что работы не очень много, если выстрелы и разрывы раздавались сравнительно редко.

Старший сержант Силантьев продвигался медленнее, почти без стрельбы, лишь в самом конце улицы они неожиданно напоролись на очередь, скосившую бойца. Он скончался на месте, а засевший во дворе нацист, не успевший отступить, либо не захотевший, продолжал отстреливаться и отмахиваться гранатами. И тогда вперёд выдвинулся гранатомётчик и, жахнув гранатой с близкого расстояния, прекратил бессмысленное и глупое сопротивление. Ко двору подступило двое бойцов, метнули в раскрытые ворота по гранате, и, не особенно опасаясь, зашли во двор, обнаружив раненого нациста, возившегося с автоматом, и короткой очередью пришили его к бревенчатой стене, на которую он послушно откинулся.

Вскоре появился Харук, посмотрел на двухсотого:

‒ Ему уже ничем не поможешь… ‒ и вышел на противоположную окраину деревни, с которой удирали нацисты.

Лейтенант передал координаты, и минуты через три на поле вспучились разрывы мин, словно дымчато зацвели яблони.

Столь быстрый и неожиданный захват деревни никто не ожидал, и теперь надо было ждать ответной атаки, но не сразу, а после того, как они организуются и выступят с желанием доказать, что и они не самые худшие воины. А пока последовал приказ лейтенанта:

‒ Всем отход, на время укрыться в блиндажах, а после арты приступить к рытью окопов с южной стороны!

Скомандовал он вовремя, потому что не прошло и десяти-пятнадцати минут, как раздались первые разрывы арты. Нацисты, наверное, полчаса долбили, не жалея снарядов, по маленькой деревне, но ничего для себя полезного не добились, ни разу не попав ни в один из блиндажей. А когда обстрел закончился, лейтенант послал двоих наблюдателей на окраину с приказом: «Замаскироваться в укрытии и докладывать о возможном появлении противника».

С других сторон он также организовал наблюдение и сказал:

‒ Если бы не наш двухсотый, тот операцию можно было считать отлично проведённой, но в данной ситуации это говорить преждевременно.

Пока они обживались, неожиданно боец одного из постов привёл под конвоем пожилую женщину, на вид неряшливую и неухоженную пенсионерку. Но на войне на это никто не обращает внимания.

‒ Вы кто? ‒ спросил Харук.

‒ Марьяна Дьяченко…

‒ Местная?

‒ Да. В подполе с мужем ютились какую неделю, ‒ говорила она на смеси украинского и русского.

‒ Вы одна на хуторе? ‒ спросил Харук по-украински.

‒ Одна, четвёртый день уже.

‒ А шо так?

‒ Мыкола мой умер… Горе-то какое… Так вы украинцы? ‒ спросила она, услышав украинскую речь, и подобострастно улыбнулась.

‒ Русские!

‒ Русские? ‒ переспросила она. ‒ Тоже хорошие люди! ‒ и расплылась в окончательной улыбке.

‒ И что нам с вами делать?

‒ Так отпустите, уйду к своим… У меня дочка и сноха в городе живут. У них и остановлюсь.

‒ А кто же для вас свои?

‒ Где дочка ‒ там и свои, ‒ нерешительно ответила она и испуганно посмотрела на лейтенанта.

Харук, видимо, не знал, что делать с местной женщиной, и связался с ротным. Выслушав его, сказал:

‒ Дьяченко, мы вас и не удерживаем. Если есть желание уйти к своим ‒ скатертью дорога. За деревней ваши окапываются, перед деревней чистое поле, так что берите в руки белый флаг ‒ и к ним навстречу.

‒ Где же найти такой флаг?

‒ Наволочку к палке привяжите, ребята наши помогут. Лады?

‒ И что же, всё добро придётся оставить?

‒ Это уж сами выбирайте: либо погибать под обстрелами, либо спасаться у своих.

‒ Что же делать…