Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор
— Какой ты аристократ? — презрительно сказала очаровательная Жанна. — Ну, какой из тебя рыцарь? Французский рыцарь шел впереди войска, а вы в Брюсселе, в вашем новом салоне Рамбуйе, решаете, каких нищебродов будете бомбить. И бомбишь не сам, сам ты с официантом спорить только можешь. Зовете других нищебродов на войну, скупаете по дешевке. На Баярда ты не похож. И на Роланда не тянешь. И на француза тоже.
— Не похож на француза? — Астольф Рамбуйе вскипел. Дипломат решил не обострять вопрос о рыцарстве и реплику о Баярде предпочел не замечать.
— Какой же ты француз?
Рамбуйе побледнел, щеки обвисли.
А ведь он и впрямь не француз, подумал Рихтер. Нос картошкой, щеки толстые. Всякое бывает, но породистый француз выглядит иначе. Рыцарь Баярд совсем другой. Впрочем, что я, еврей, понимаю во французской аристократии?
Любопытно, думал Рихтер, что концепция аристократической республики противоречит концепции демократической республики; и странно было бы аристократу отстаивать демократическую республику. Но именно демократическая республика превратила закон в символ.
Приводя в данной главе путаные мысли незадачливого историка Рихтера, автор не может не отметить главный парадокс в рассуждениях, точнее, ущербность таковых. Сам Марк Рихтер был типичным «маленьким человеком», предателем, бросившим семью и детей ради иллюзорных представлений о долге перед жизнью (то есть совершал как бы «свободный выбор»). Он был не вправе рассуждать о символическом обмене, поскольку сам являлся воплощением — и ущербным воплощением — символического жеста. Что мог знать он о демократии и аристократии — если был межеумком, не сумевшим выстроить собственную маленькую жизнь.
Астольф Рамбуйе в споре с женой призвал на помощь попутчиков; и помощь пришла.
— Жанна, ну что вы, право!
— Жанна, как не стыдно!
Алистер и Бруно поднялись на защиту обескураженного коллеги. Каждый про себя подумал, что такая прелестная женщина наверняка имеет тысячи причин для семейной ссоры, и вообще, красавице задорный характер иметь необходимо! Однако надо и коллегу выручать. Ученые вороны мягко объяснили жене дипломата, что миссия у цивилизации и впрямь имеется, демократия в опасности, а рыцарство теперь выглядит иначе.
— Ведь вы согласны, Рихтер? — спросил Алистер Балтимор.
— Я в современной политике не разбираюсь, — сказал Марк Рихтер. — Но у меня иной вопрос. Скажите, Алистер, — спросил Рихтер, — чем вы собираетесь в поезде закусывать? Везете чемодан бургудского, так? А закусывать чем?
— Как чем? Разумеется, фуа-гра.
Глава 11
Парламент настоящих игрушек
В начале всякого века происходит бойня. Утихает к сороковым годам, в начале следующего века пирог кроят заново. Кроили испанское наследство, кроили Африку, а в двадцать первом веке кроили наследство Российской империи. Приватизация помогла расчленить русский континент на феоды, революции окраин «раскачали лодку» былой империи. Пора начинать большую войну.
Делили на этот раз не колонии, как во время Первой мировой, и не системы управления, как во время Второй мировой; на Третьей мировой делили экономические пузыри. В битве за пузыри, за сферы влияния, за символы всякая реальность (даже реальность смерти) не принимается во внимание. Тем горше участь солдата: он не попадет даже в статистику потерь.
Следовало давно привыкнуть: осязаемые предметы и реальные факты не нужны истории и экономике. Никто никогда не разрешит бедным людям заниматься сельским хозяйством по своему усмотрению — хотя на планете много пустых пространств; нужно, чтобы бедные люди голодали, но не вспахивали пустые поля — символический рынок не выдержит этого. Никто и никогда не разрешит бедным людям самим строить себе жилища на пустырях: девелоперы должны надувать пузыри недвижимости. Никто и никогда не разрешит бедным людям натуральный обмен — дешевле кормить их из милости и давать пособия, лишь бы не нарушать логику рынка.
На войну бедняков позовут, но убыток в личном составе пехоты не заметят. «Бедные люди» умрут на войне за символ, и гигантская туша России развалится. Ни империя Габсбургов, ни Африка не избежали своей участи, не избегнет судьбы и Россия.
Было решено — такое решение принимает не один маленький человек, но такова логика символов, — что России пора исчезнуть.
Игрушки, собравшись вокруг стола в доме Марии, обсуждали схожую проблему.
— Как ты считаешь, Пух, — спросил тигр Ры, — мы — настоящие или игрушечные?
— Разумеется, настоящие. Мы настоящие игрушечные, — важно ответил медвежонок Пух.
— Меня вот что смущает, — пояснил тигр. — Видишь ли, Пух, в одной книжке я увидел фотографию тигра в джунглях. И мне дали понять…
При этих словах старший мальчик смутился и отвел глаза, но Мария положила ему руку на плечо и развернула к себе, так что мальчик должен был глядеть прямо на тигра, сидящего подле Марии.
— Я виноват, — понуро сказал мальчик. — Прости, тигр. Я сказал, что хотел бы увидеть настоящего тигра. И показал, где настоящие водятся. Это была фотография.
— А разве фотография — это настоящий тигр? — спросил Пух. — Фотография — это просто бумажка такая.
— Это бумажка, но на бумажке изображен настоящий тигр, — объяснил мальчик. — Так придумали, чтобы его изображение жило отдельно от тигра.
— Но сама бумажка — это не тигр.
— Нет, конечно. Фотография — напоминание о тигре.
— Как это? Вот я отлично помню Пятачка. Без всякой бумажки.
— Ну, фотография — это свидетельство. Понимаешь, что такое свидетельство?
— Ты постарайся, объясни, а то ведь нам обидно.
— Например, я могу тебе рассказать о дереве в далеком лесу, но лучше самому увидеть дерево. Но дерево — далеко. Тогда я дерево нарисую и тебе покажу рисунок.
— Твой папа нам часто показывает разные картины.
— Так вот: фотография — просто самый точный рисунок.
— И все?
— И все.
— Значит, бумажка-фотография — это напоминание о чем-то настоящем?
— Можно так сказать.
— Получается, я — не настоящий, — горестно сказал тигр Ры. — Настоящий — там, на бумажке. Видишь, Пух, мы с тобой не настоящие. Наверное, где-то живет и настоящий медведь.
— Плюшевый, как и я? — с сомнением в голосе осведомился Пух. — В красной майке? С опилками в голове? Трудно поверить. Подожди, Ры, тут путаница. Ответь, — обратился Пух к старшему мальчику, — а сама бумажка — она ведь настоящая? Бумажку можно потрогать? Завернуть в бумажку сандвич? Накрыть бумажкой горшок с медом?
— Бумажка настоящая, — неуверенно сказал мальчик.
— Тут недоразумение, — сказал Пух. — Объясни: как одно настоящее может напоминать другое настоящее? По-моему, это фальшивое напоминание. Есть просто два разных настоящих.
Мальчик растерялся.
— А гномы? — спросил гном Тонте. — Разве есть где-то настоящие гномы, которые гномистее нас?
— Еще гномистее? — не поверил гном по имени Унте. — Так не может быть.
— Говорят, в горах живут другие гномы, — объяснил Тонте. — Они живут в горах, мы живем у Марии. Объясните:
