Брат мой Авель - Татьяна Олеговна Беспалова
Девушки говорили на иврите, и Иннок поначалу подумал, будто ослышался. Служащие ЦАХАЛ рассуждают об американских делах – это же настоящий сюр!
– Зяма, скажи, это правда? Ты же жил в Америке! – настаивала первая.
– Жил да не прижился, – ответствовал громогласный поц. – Отряды самообороны действительно есть. Они состоят из бывших полицейских, из тех, кто прошёл военную службу. Эти люди вооружены и регулярно тренируются в тире. Там тринадцать миллионов мигрантов, треть из которых – мужчины призывного возраста. Эти способны на всё. В США жизнь не такая уж безоблачная, но у нас-то…
– Израиль победит! – звонко выкрикнула одна из девиц.
– Тише ты!
Иннок усмехнулся. Они рассуждают о войне в США. Подумали бы лучше о себе, идиоты.
Наслушавшись глупых разговоров, Иннок принял решение. Он демаскировал автомобиль, завёл дизель и подъехал к шлагбауму с зажжёнными фарами дальнего света. На блокпосту Иннока встретила странная компания: немолодой уже, махровый Зяма, стопроцентный ашкенази, рождённый в каком-нибудь Бердичеве, и парочка длинноволосых нимфеток, тут же сделавших вид, будто не способны произнести и слова по-русски. Иннок прочитал имена на шевронах. Так и есть, Зиновий Бронштейн, Абигаль Парцевич и Зиссель Берг. Ну и дела! Этим-то девкам Зяма втирал о гражданских столкновениях в США? На что он рассчитывал? Впрочем, дамы выглядели весьма довольными и помалкивали, пока старший по званию Зиновий с некоторой настороженностью изучал американский паспорт Иннока и прочие, выправленные на любой случай жизни, документы.
– Я смотрю, вы во всеоружии, – проговорил Зяма, освещая внутренность джипа мощным фонарём.
– У меня специальное задание, – отозвался Иннок. – В числе заложников родственники весьма влиятельных людей.
– Выходит так, что родственники влиятельных людей сплошь любители гей-вечеринок, потому и влипают в дурные истории, – проговорила одна из девиц, кажется Абигаль.
Зиссель возразила товарке, дескать, мероприятие в кибуце Беэри являлось не гей-вечеринкой, а просто небольшим рок-фестивалем. Абигаль заспорила, рассказывая о некоторых особенностях публики, ежегодно собиравшейся на фестиваль в Беэри. Обе трещали, как сороки, от чего Иннок быстро заскучал.
– Есть ещё одно дело, – тихо проговорил он, беря Зиновия под руку. – Где-то тут служит мой товарищ. Его фамилия Гур-Унгебаун. Он так же, как и я, из Бухары.
– Русские?
Насторожилась одна из девиц, кажется Зиссель.
– Это тот русский, который повесился, – проговорила Абигаль. – Его зовут Овадья или по-русски Вадик.
– То есть как повесился? – опешил Иннок.
– На верёвке, – был ответ. – Такая вот русская… – она прищёлкнула пальцами, подыскивая слово, – dostoevschina. Подразделение этого Овадьи-Вадика вернулось с очередного рейда в Газу. Ребята рассказывали всякие ужасы про поля руин и штабеля детских трупов. Этот тухлый поц Миша Лабин подливал масла в огонь. У Лабиных половина старшего поколения прошла через концлагеря в Польше. Всякие ужасы про абажуры из человеческой кожи – это их конёк. Я, если честно, в такое не верю. Но Лабин верит. И Гур-Унгебаун верит. Короче, рассказы Лабина об ужасах Газы на Овадью произвели такое тяжёлое впечатление, что на следующий вечер он нализался как следует и того…
Абигаль сделала характерный жест.
– О, Господи! – вздохнул Иннок.
– С Гур-Унгебауном всё в порядке, – раздражённо вмешался Зиновий. – Только пришлось посадить его на губу. Это не наказание, а так… По крайней мере там он всегда под присмотром. И утешение ему подадут при необходимости. Вы можете навестить его там. Думаю, ваш приход пойдёт ему на пользу. Вадик неплохой мужик. Никому из нас не хочется, чтобы он закончил таким вот образом.
– Вы сказали – он под присмотром… Им занимается врач? Психолог?
В интонации Иннока слышалась самая искренняя тревога ещё и потому, что он говорил по-русски.
Обе девицы оживлённо рассмеялись.
– С ним один ливанец. Странный тип. По-моему, сущий бандит или полоумный, – отвечала Абигаль по-прежнему на иврите.
– Иероним. Художник из Ливана, – подсказала Зиссель. – Командир считает, что он может иметь отношение к Хезболле. Вроде как он нёс malyavu от Хезболлы Хамасу. Придёт день, и мы утопим этих чёртовых мусульман в море!
Иннок напрягся. Словечко русского воровского жаргона звучало странно в устах израильской валькирии.
– Иероним – художник и он христианин, – проговорил Зиновий назидательно и, обращаясь к Инноку, добавил: – Ливанцу можно доверять. Он и Тору, и оба Завета знает как свои пять пальцев. Он-то уж точно приведёт психику Вадика в порядок. Для того его на губу и посадили. Ходят слухи, что он таскался по местным пляжам с мольбертом и внучкой, которая, как говорят, писаная красавица…
– Внучка, как говорят, тоже из этих… – вставила Абигаль.
Слова «писаная красавица» не понравились и Зиссель. Она зашипела, как рассерженная кошка, но Зиновий невозмутимо продолжал:
– Говорят, он рисовал больных детей… Ну, всякое там: псориаз, аллергия, аутизм. И дети выздоравливали. Кто-то говорит, что Иероним шпион Хезболлы, кто-то говорит, что его внучка боевик Хамаса. Но это всё не точно. А вот то, что дети выздоравливали – это факт. Мы надеемся, что и Вадику он поможет как-то. Идите же за мной. Надо будет пройти километра полтора. По такой прохладе это даже приятная прогулка.
* * *
Пресловутая «губа» пряталась среди домиков кибуца Беэри и представляла из себя приземистое сооружение кубической формы с небольшим тамбуром, в котором расположился сонный часовой. Перед заведением какой-то юморист разбил клумбу весьма пахучих цветов. В общем, всё выглядело весьма мирно, но Зиновий скорчил недовольную мину.
– Спать на посту – как это по-еврейски, – проговорил он, указывая на часового. – После похищения такого вот сонного капрала правительству Нетаньяху пришлось выпустить из тюрьмы 1200 отъявленных бандитов. И несмотря на это, поц-часовой снова спит на посту.
– Я не сплю! – огрызнулся часовой, отпирая железную дверь.
Внутри помещение «губы» оказалось ещё более уютным, чем снаружи. В центре довольно большой комнаты располагался устланный матрасами достархан, горели две небольшие свечи, отбрасывая на лица сидельцев игривые отсветы. Двоих Иннок признал сразу. Увлечённые беседой, они поначалу не обратили внимания на вошедшего. Третий – по виду совсем мальчишка – лежал на боку и как будто бы спал.
Овадья Елиззерович Гур-Унгебаун вопреки словам своих товарищей выглядел вполне воинственно. Он увлеченно спорил с Хоббитом относительно сентенций, к войне и колоссальным потерям у палестинцев отношения не имеющих.
– Продавать вместо товаров понты – это, я вам скажу, тот ещё способ. Его прелесть в том, что понты гораздо менее материалоёмки, их можно продать куда больше, чем товара, а обновления они требуют даже чаще, чем все остальное. «Купите свежие понты этого сезона, автоматически отменяющие понтовость предыдущих понтов!» Но самая гениальная, современная, актуальная и модерновая тема – «вечный товар». Это когда человек
