За правое дело - Василий Семёнович Гроссман
До рассвета оставалось еще часа два, но Даренскому не хотелось ложиться, он не спеша пошел к своему блиндажу.
Над Волгой стояло неяркое зарево пожара, и стекла в деревенских домах розовели. Прожекторы освещали небо, гудели самолеты, из города доносилась пушечная стрельба, иногда слышались пулеметные очереди. Часовые вдруг выходили из тьмы и для порядка спрашивали:
– Кто идет?
Даренский мечтал последнее время об усталости, о бессонных трудовых ночах, об опасности и большой ответственности – и вот все это свершилось.
Пройдя в блиндаж, он зажег свечу, положил перед собой на столик часы, вынул из сумки бумагу и конверт с заранее написанным адресом и стал писать матери письмо.
Он писал и поглядывал на часы – скоро ли зашумит перед блиндажом автомобиль.
«…Это, может быть, первое послание, в котором не будет мечтаний, просто оттого, что мечты осуществились. Не стану описывать своего путешествия, такое же, как и все военные путешествия – не в меру много пыли, духоты, тесноты, ночных тревог. Был у меня, как полагается, в пути приступ, но, уверяю тебя, не вру, – самый пустяковый. Не стал бы вспоминать о нем, если б не связал себя словом писать обо всем, не скрывая. Прибыл на место. Началось у меня из рук вон плохо. Я пал духом, решил, что придется либо в резерве болтаться, либо загонят в тыловую дыру. Но тут, видно, воздух и все как-то иначе. Пренебрегли формальностями, и я работаю теперь день и ночь на ответственной, оперативной должности, как пьяный, вот и эту ночь не спал, пишу тебе перед рассветом, а сейчас вновь выезжаю. Я даже не знаю, с чем сравнить свое состояние. Артиллеристы, сослуживцы мои, люди замечательные, умные, культурные, сердечные, чудесный народ. Начальник принял меня сердечно. Тут произошло одно дело, и он вел себя изумительно, ты ведь знаешь, что военному человеку можно быть героем и не под пулями.
Словом, у меня, как говорят, каждая жилка играет, ощущение непередаваемой радости, значительности всего, что делаю. Дела идут превосходно, люди дерутся как львы, настроение у всех отменное, бодрое, никто не сомневается в победе.
Между прочим, мне тут рассказывали, что в армии вводятся погоны, уже шьют их в тылу на фабриках, – золотые будут для строевых, а серебряные для интендантов.
Да, кстати, вчера выпил водки, закусил жирной свининой с черным хлебом, и язва моя даже не поморщилась – вдруг стал совершенно здоров.
В общем, готов писать бесконечное письмо, которое в конце концов тебе наскучит читать… Я очень прошу тебя – береги себя, не волнуйся, не мучь себя тревогами обо мне. Пиши – моя полевая почта на конверте, пиши обо всем, как у тебя, запасла ли топливо на зиму… И еще раз, не волнуйся обо мне. Помни, что мне никогда не было так радостно и хорошо на душе, как сейчас…»
Он запечатал конверт, пододвинул к себе лист бумаги и задумался – писать ли на Донской фронт, старшей машинистке Ангелине Тарасовне, или написать молодому врачу из терапевтического госпиталя, Наталии Николаевне, провожавшей его две недели назад на вокзал.
Но в это время послышался шум автомобиля, и Даренский, отложив бумагу, встал и надел шинель.
21
Подхода дивизии гвардии генерал-майора Родимцева с мучительным нетерпением ожидали в штабе фронта.
Но это мучительное нетерпение и напряжение все же не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывали военные люди, находившиеся на правом берегу Волги, в самом Сталинграде…
Десятого сентября немцы начали общий штурм города. Две немецкие армии, 6-я и 4-я танковая, при поддержке бомбардировочной авиации, наступали на город с юга, с запада и севера.
В наступление на город немцами было брошено свыше ста тысяч человек, пятьсот танков, около полутора тысяч артиллерийских орудий, тысяча самолетов.
На севере наступавшие немецкие войска были прикрыты 8-й итальянской армией, с юга – дивизиями 6-го армейского корпуса.
Главный удар по городу наносился с юга, со стороны Зеленой Поляны, Песчанки и Верхней Ельшанки, и с запада, со стороны Городища и Гумрака. Одновременно немецкие войска усиливали давление с севера на Тракторный завод и поселки завода «Красный Октябрь».
Под сильными ударами с юга и запада, которые с нарастающей мощью наносил в эти ясные сентябрьские дни немецкий наступательный молот, медленно сплющивалась, отходила к Волге оборона 62-й армии.
Немецкие атаки с юга были отражены, но во второй половине дня 13 сентября немцы, наступавшие с запада, прорвались в центральный район города.
Улица за улицей в центральной части города переходили в руки немцев.
Пространство, отделяющее немцев от берега Волги, таяло с каждым часом. Яростная контратака на несколько часов приостановила продвижение противника.
В руках 62-й армии, если глядеть от севера к югу, находились три завода: Тракторный, «Баррикады» и «Красный Октябрь»; затем прибрежная полоса длиной в десяток километров и шириной не более двух-трех, отделявшая заводы от центральной части города.
В этой полосе, сильно пересеченной балками и оврагами, идущими перпендикулярно к течению реки, находились мясокомбинат, несколько рабочих поселков, железнодорожные пути и насыпи, ведущие вдоль Волги к заводам, нефтехранилища, измазанные огромными рыжими, зелеными и черными запятыми, отчего они казались еще заметней в прозрачном осеннем небе.
На этом же участке находилась господствующая над городом и Волгой высота 102. Военные называли ее высотой 102, сталинградцы – Мамаевым Курганом. Через несколько недель сталинградцы, наглядевшись на военные карты, стали звать этот курган высотой 102, а военные, породнившись с городом, говорили – Мамаев Курган.
Если смотреть дальше на юг, туда, где находился центр города, то полоса земли, занятая 62-й армией, все суживалась; часть центральных улиц уже находилась в руках немцев, и постепенно от района пассажирских пристаней, памятника Хользунову, к устью Царицы и элеватору полоса эта сходила на нет – там немцы вышли к самой Волге.
Просторные южные промышленные районы города – Сталгрэс, «Завод 95», поселок Бекетовка, Красноармейск, прикрытые 64-й и 37-й армиями, были отрезаны в начале второй декады сентября от центральной части города.
С севера немцы еще 23 августа в районе Ерзовка – Окатовка отрезали 62-ю армию от войск, стоящих северо-западнее Сталинграда.
Таким образом, 62-я армия находилась как бы в сплюснутой пятидесятикилометровой подкове; за спиной у нее с востока была Волга, с севера, запада и юга – немецкие дивизии.
Командный пункт 62-й армии за эти дни трижды менял
