Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

После смерти взводного неделю проходили неприкаянные, пока, наконец, не появился он, новый взводный, – молоденький лейтенант. Видно, хорошо учился, раз лейтенанта дали. А так был бы младшим.

Только неделю назад прибыл из училища. Роста он был небольшого, вида неказистого, гонора, правда, с избытком, ну, что есть, то есть. Звали его Саша, отчества никто не запомнил, а фамилию никто не спросил. Так и приклеилось к нему:

– Сашок да Сашок.

А у Сашка всё по уставу. Это в окопах-то строевым шагом. Оно, конечно, привык у себя в училище, там распорядок, как в больнице, и простыни на кроватях белые, а здесь война. Но пока не попробуешь этого блюда, не поймёшь что к чему.

Вот он и давай духариться. Построил взвод и долго и нудно рассказывал, кто он такой и какой он замечательный.

А как немецкие самолеты налетели да бомбы посыпали, сразу затих и белей полотна стал, только что штаны не намочил.

Может, тогда он и сам понял, что командовать нужно спокойнее и пригибаться почаще. А то так и похоронят с двумя маленькими звёздочками, а ему хотелось большего, для того и окончил училище. Пусть даже звездочек будет две, но больших.

А потому сразу после бомбёжки утих, просто доносил до взвода, что приказано сверху. И взвод продолжал жить, как жил. Такой порядок во взводе устраивал всех.

И Сашок голос не напрягал, и взвод его не подводил. А делал всё как положено. Копать так копать, охранять так охранять.

По какому-то стечению обстоятельств взвод вдруг стал в числе лучших. Не только в роте или в батальоне, а и в полку.

И батальонный, и ротный смотрели на Сашка и не могли понять, как он, сопля на ножках, всё устаканил во взводе.

Но на войне лучшим быть не с руки. Первые, они и в атаке первые.

Ночью пришел приказ отступить. Идти по прохладе хорошо, самолёты не тревожат.

И к тому же кто-то наверху побеспокоился, и им отрыли окопы. Отрыли, как полагается, полного профиля, так что повезло всей роте. Даже поспать пару часов удалось.

Утро, как на грех, выдалось ясным. Лучше б оно выдалось дождливым.

– Прилетят, – подумал Иван, – как пить дать прилетят.

И не ошибся. От горизонта показались чёрные точки и стали увеличиваться в размерах.

Взводный, стоявший рядом с Иваном, не спускал глаз с самолётов. Видно было, что ему страшно. А кому не страшно? Только дураку. Но таких во взводе не наблюдалось. Сашок оглянулся на Ивана и испуганно сказал:

– Ну, они нам устроят.

– Ничего, прорвемся, – успокаивая сам себя, ответил Иван.

– Началось, – сказал Сашок и, придерживая каску, присел, втягивая голову в плечи.

А самолёты уже образовали круг и стали сыпать «гостинцы». Минуту назад все разглядывали кресты на крыльях, а сейчас и Иван, и Сашок, и все остальные, распластавшись на дне окопа, инстинктивно вжимались в землю.

И каждому казалось, что все бомбы с душераздирающим воем падают на тебя. И от этого хочется стать маленьким, как дождевой червяк, и залезть поглубже в землю.

Бомбы упали впереди окопов. Земля несколько раз содрогнулась и успокоилась. Стало тихо.

Когда решились выглянуть из окопов, самолёты убрались. Раненых, а тем более убитых, не было. Это порадовало всех.

И Сашок сказал, желая подавить волнение и глядя на изрытую бомбами землю:

– Ну, пошумели – улетели. Суки.

Иван кивнул. На сердце было неспокойно. Зря бомбить не будут, поэтому он иронично сказал Сашку:

– В такой светлый день да не повоевать, так не бывает. Жди гостей.

У Сашка была надежда, что на этом всё кончится, и он с сомнением спросил:

– Ты думаешь?

– И к бабке не ходи.

Иван не ошибся, в наступившей тишине затарахтели моторы танков, и там, где гудели моторы, поднялась пыль.

А тут, с нашей стороны, их уже поджидала артиллерия. Это были уже другие орудия и другие люди.

И немецкие танкисты знали, где стоят пушки, поэтому и шли туда мордами вперёд. Да как не иди, все равно попадут.

В головной танк попало аж два снаряда. И он от первого вздрогнул, продолжая катиться, от второго замер.

И Иван, глядя на первый подбитый танк, сказал со злой иронией:

– И добавки не попросил.

– Ты о чем? – вдруг спросил притихший Сашок.

– Да о танке. Наелся, говорю. Болванки проглотил и…

Но не успел Иван договорить, как над головой просвистел снаряд. И этого мгновения было достаточно, чтобы все укрылись в окопах.

Снаряды стали рваться чаще, словно немцы искали место, где можно проехать дальше.

На какое-то мгновение удавалось поднять голову и посмотреть, что делается перед окопами. Уже три танка чадили.

Но остальные пока ползли вперёд, приказа отойти им не было. И пехота не отставала.

Придётся ли им вступить в бой или обойдётся, как обходилось не раз, Иван не знал, и никто не знал, как сложится бой. Всяко бывает. На одном краю от взрывов жарко, на другом в небо поплёвывают, хотя там и там умереть можно запросто. На войне смерть не спрашивает, сколько тебе лет. А раз – и нет человека. Еще минуту назад говорил с ним, и он даже смеялся, а вот нет человека – и все тут. Хорошо, если, кроме матери, и плакать некому. А то ещё и жена и дети. Вон сколько слёз наплачут.

О ком лейтенанту переживать? У него ни жены, ни детей. Да и девушки, наверное, нет. А у Ивана и матушка, и семья.

Только дом поставили, только жить собрались, а тут война. А Илюшеньке, сыночку, второй годик пошел, едва ходить начал, а уже лопотать пытается. Как они там? Да тоже небось несладко. На войне сладко не бывает. Иль тебе, иль родне, иль соседу – кому-нибудь да больно. А как без боли? Война!

И у немцев боли хватает. У них тоже сердца не железные. Горе хоть в Африке, а всё одно горе.

Вот он, двадцатипятилетний мужик, смотрит на эту молодёжь и думает, сколько в живых останется, когда война кончится, и останется ли он сам. В глубине души верил, что останется жить. Словно сам себе говорил:

– Все умрут, а я буду жить.

Но страх и сомнение не покидали. Война.

День подошел к обеду, а у немцев обед – дело святое. Как говорится, война войной, а обед по распорядку.

Поэтому и убрались. Подбитые танки чадили, испуская тошнотный запах горелого мяса.

Немцы затихли, и Ивану, и роте, и полку дали роздых.

– Щас бы щец из