В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

Командарм представил академику и четырех остальных командиров, вставших из-за стола, назвал их фамилии, занимаемые должности, что Казаринов, как это обычно бывает в таких случаях, даже не старался удержать в памяти, полагая, что в ходе разговора все станет на свои места. Последним генерал представил академику командира 32‑й стрелковой дивизии полковника Полосухина. Сказал о нем как-то теплее и подробнее:

– Его дивизия легендарная! По боевой славе ей, пожалуй, нет равных во всей Красной армии.

– Ну уж так и нет?.. – Казаринов развел руками и широко улыбнулся. – Уж не Чапаевская ли?

– За одни бои на озере Хасан тысяча семьсот бойцов и командиров дивизии получили ордена и медали!.. Четыре человека удостоены звания Героя Советского Союза!.. А один артиллерийский полк этой дивизии на сегодня полностью партийно-комсомольский!..

Полковник Полосухин, о дивизии которого командарм, с каждым словом загораясь все больше и больше, говорил так хвалебно, стоял, переминаясь с ноги на ногу, и чувствовал себя неловко, как это всегда бывает со взрослым человеком, когда его, как ребенка, хвалят в его присутствии.

Командарм, подогретый добродушием академика, и дальше продолжал бы прославлять дальневосточную дивизию, если бы не реплика бригадного комиссара, которую он, воспользовавшись паузой в разговоре генерала с академиком, вставил вовремя и тем самым как бы вооружил его новым аргументом:

– Достаточно боевой славы одного 113‑го стрелкового полка, чтобы дивизия, в которую он входит костяком, была достойна своего особого назначения в обороне Москвы.

– В чем состоит это назначение? – спросил академик.

– В ее дислокации. Рубеж обороны 32‑й дивизии проходит через Бородинское поле, – ответил командарм.

– О, это уже знаменательно! – взволнованно проговорил Казаринов, а командарм дал знак полковнику Полосухину, чтобы тот сел. – И где же мне сегодня предстоит выступить? – мягко произнес академик.

– Я бы очень просил вас выступить в том самом прославленном стрелковом полку, в котором служит ваш внук, лейтенант Григорий Казаринов – командир разведроты. Вместе с вами на митинге будет выступать герой Гражданской войны, кавалер двух орденов Красного Знамени, бывший отчаянный рубака Первой конармии Буденного, Николай Власович Батурин. – Генерал посмотрел на часы: – Должен прибыть через час.

– И чем же знаменит стрелковый полк, в котором предстоит воевать моему внуку, а мне сегодня выступать перед его бойцами и командирами? – Вопрос Казаринова прозвучал с каким-то особым значением. – Хотелось бы немножко знать историю этого полка, чтобы опереться на нее в своем выступлении.

Командарм посмотрел в сторону члена Военного совета:

– Петр Федорович, это скорее по твоей части.

Бригадный комиссар помолчал, словно собираясь с мыслями, потом, откашлявшись, вскинул голову и, задумчиво глядя поверх плеча академика, заговорил весомо, значительно, словно находился не среди сослуживцев, а выступал перед бойцами на митинге:

– История 113‑го стрелкового полка легендарна!.. Созданный в ноябре 1917 года из рабочих Петроградской стороны, он громил Колчака, освобождал Новониколаевск, шел в авангарде при подавлении Кронштадтского мятежа. Старослужащие этого полка до сих пор именуют его Рабочим полком. Разве этого мало? Разве это не венец доблести и славы?! – Только теперь бригадный комиссар посмотрел на Казаринова, стараясь по выражению его лица понять: произвели ли на академика впечатление его слова? – И в этом полку не сегодня завтра вашему внуку, лейтенанту Казаринову, придется вступать в бой с немецкими стервятниками.

Все видели, как к лицу академика, изборожденному глубокими морщинами, прилила кровь. Но это продолжалось недолго, какие-то секунды, потом лицо Казаринова словно опахнуло бледное облачко. Оно показалось всем еще больше постаревшим и обескровленным. Командарм насторожился, увидев, как старый академик, распахнув полы шубы, ослабил дрожащими пальцами душивший его галстук.

– Вам плохо, Дмитрий Александрович? – спросил он тихо, чтобы тоном своим не выдать беспокойства.

Опираясь на подлокотники кресла, в котором он сидел, Казаринов тяжело встал и распрямился во весь свой рост.

– Что делают в данный час бойцы и командиры Рабочего полка? – не глядя ни на кого из сидевших за столом, словно обращаясь в пространство, спросил Казаринов.

Полковник Полосухин встал из-за стола и, зная, что точнее его на этот вопрос никто не ответит, четко, как рапорт, отчеканил, мельком взглянув на наручные часы:

– До десяти ноль-ноль бойцы первой роты 113‑го полка готовятся на полигоне на окраине Можайска к противотанковой обкатке. Остальные роты занимаются тактикой ведения рукопашного боя.

– Что за обкатка? – по-прежнему глядя куда-то в пространство, спросил Казаринов.

– Ликвидируем танкобоязнь.

Только теперь академик встретился взглядом с полковником Полосухиным, и тот, прочитав во взгляде Казаринова недоумение, не стал дожидаться, когда академик задаст очередной вопрос.

– Пропускаем танки через окопы, в которых сидят бойцы и командиры. В предстоящих боях главную опасность будут представлять вражеские танки, а к ним нужно выработать окопный иммунитет. Своего рода психологический тренинг. – Видя, что академик удовлетворен ответом, полковник сел.

Взгляды всех сидевших за столом были прикованы к бледному лицу академика.

– Чем вы так взволнованы, Дмитрий Александрович? – не удержался от вопроса командарм, не спуская глаз с лица академика.

– История делает циклы! – как-то рассеянно проговорил Казаринов, неизвестно к кому обращая свои слова.

– А если пояснить? – осторожно проговорил генерал, видя, что в душе академика происходит непонятно чем вызванная буря. Он никак не мог понять, что же могло стать причиной такого душевного смятения старика.

Слова с уст Казаринова, прожившего большую сложную жизнь и знающего себе цену; слетали отрывисто, тяжело, словно отлитые в свинец:

– Первым командиром 113‑го Петроградского рабочего полка… – Казаринов глубоко вздохнул, словно набираясь сил, чтобы до конца закончить фразу, – был мой сын Илларион Дмитриевич Казаринов. При штурме Кронштадтской крепости, где засели мятежники, он вел свой стрелковый полк в атаку и был смертельно ранен на льду Финского залива. Это было двадцатого марта 1921 года. Похоронен в Петрограде на Волковом кладбище.

Все, кто сидел за столом, как по команде, встали. Слова были излишни. Чтобы в эту минуту что-то сказать, нужно было справиться с волнением. Молчание оказалось долгим, тяжелым. Его нарушил Казаринов:

– Везите меня в этот полк…

– Перед тем как двинуться на огневые позиции, мы запланировали провести перед бойцами и командирами этого полка митинг, на который приглашаем вас.

– Где будет этот митинг?

– В городском кинотеатре. В зал вместится около тысячи человек. В холлах кинотеатра установим динамики.

– Ведите меня на этот митинг. Мне есть что сказать бойцам Петроградского полка.

Глава седьмая

Никогда зрительный зал кинотеатра города не вмещал столько народа. И не зрителей, а бойцов, которые походной колонной с примкнутыми штыками ночью проследовали от