Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел
Когда я открыла глаза, мы все трое лежали, сплетясь конечностями, распростертые на вышитом покрывале, голые, если не считать лоскутов тюля и кружева. Во рту у меня пересохло, мышцы сводило. Светло-рыжая девушка, совершенно раздетая, спала на животе, черноволосая — на спине, ее длинный член лежал поперек бедра. Я провела по нему тыльной стороной пальцев, но девушка не проснулась. Я приподнялась, села на краю огромного ложа, сняла с ноги туфлю, которая оставалась на ней всю ночь, и стянула шелковый чулок. Несмотря на острую боль, пульсирующую в голове, мое тело переполняло удивительное ощущение покоя и удовлетворения. Вокруг на диванах и толстых коврах, обнаженные или полуодетые, спали девушки. У многих во сне стоял; одна из них, маленькая и худенькая, тихо постанывая, рассеянно ласкала свою огромную грудь. Моей подруги нигде не было. Встав, я побродила по безмолвному дому, пока не нашла ванную, где долго мочилась, сидя на унитазе. Затем я смыла макияж и приняла душ, с наслаждением потягиваясь под струями горячей воды. Мой спортивный костюм по-прежнему лежал в углу; вытершись, я быстро натянула его на себя. Обе девушки в гостиной еще спали, прижавшись друг к другу посреди зелено-золотого поля огромного покрывала. Стриженая повернулась набок, ее более мускулистый зад наполовину скрывал худые, жилистые ягодицы блондинки. Кроссовки касались ковра беззвучно; уходя, я никого не разбудил. Спустившись вниз, я прошел через дом, открыл заднюю дверь и снова оказался в коридоре. Закрыв дверь, я тут же начал бежать, на ходу застегивая до самой шеи молнию спортивного костюма Я не считал шаги, они следовали один за другим, уверенные и ровные, как мое дыхание; я кое-как нащупывал путь в неверном свете, пытаясь предугадать очередной изгиб коридора, чтобы не врезаться в стену. Порой, когда становилось слишком темно, я выставлял руку перед собой, иногда мои пальцы проваливались в пустоту — то ли развилка, то ли какая-то ниша, — и я терял равновесие, но не останавливался, стараясь не отклоняться от выбранного направления. Ударившись рукой о какой-то металлический предмет, я сразу понял, что это дверная ручка, остановился, взялся за нее и открыл дверь. Свет за порогом ослепил меня, я зажмурился и прикрыл лицо рукой. Воздух был как из печи, лицо сразу же покрылось потом, и я поспешно снял куртку, чтобы вытереться, а потом повязал ее вокруг пояса. Затем огляделся. Я стоял на краю уходящей вдаль полосы красной земли, на которой сгрудились круглые хижины с земляными стенами и соломенными крышами. Передо мной сновали люди, по большей части женщины и стайки детей, а также несколько мужчин, все чернокожие с короткими курчавыми волосами, одетые в яркие, часто плохо сочетающиеся цвета. Между хижинами высились несколько пальм; дальше начиналась необъятная стена растительности, кроны манговых деревьев цвета зеленки выделялись среди более темной, серо-зеленой и желтоватой листвы других растений. В воздухе стоял птичий щебет, то и дело раздавались крики детей, изредка доносился лай скрытой от глаз собаки. Воздух был тяжелый, наэлектризованный. Женщина, сидевшая в тени у хижины перед почерневшим от копоти котелком, в котором что-то варилось на медленном огне, поманила меня деревянной поварешкой. Рядом с ней на плетеной циновке спал маленький ребенок, девочка, совершенно голая, если не считать пестрой веревочки вокруг бедер. Указав на соседнюю табуретку, женщина протянула мне оловянную ложку и дымящуюся миску красной фасоли. Я был очень голоден и жадно съел все, улыбнувшись и сказав несколько слов благодарности; женщина ответила на непонятном мне языке, жестом приглашая продолжать трапезу. Еда была несоленая, но это было неважно, я проглатывал одну полную ложку за другой и даже выскреб остатки. Пот лился с меня ручьями, от влажной жары мокрая одежда липла к телу. Порыв горячего ветра сотряс пальмы, и женщина подняла голову. Я последовал ее примеру: тяжелые черные тучи затянули небо над лесом. Первые капли уже ударялись о землю, разбрасывая частички красноватой грязи; женщина подняла ребенка с циновки, затем взяла котелок и жестами показала, чтобы я следовал за ней под соломенную крышу, которая была водружена на столбы, образуя подобие хижины без стен. Там было три стульчика и несколько деревянных табуреток; мы молча заняли наши места, снаружи усиливался дождь, шум нарастал, и постепенно в нем потонули все прочие звуки. Внезапно все погрузилось во тьму. Ребенок проснулся и заплакал. Женщина стала его укачивать, затем резким движением выпростала из блузки большую, круглую, обвисшую грудь, в которую младенец жадно впился, сося ее изо всех сил. Дождь теперь молотил по земле, я молча наблюдал за женщиной и ребенком, прислушиваясь к жабьему кваканью, доносившемуся с опушки. Вдруг перед нашим укрытием появилась тень и что-то гортанно прокричала. Лицо женщины исказилось, она прижала ребенка к себе; нагнувшись, тень вошла под навес; когда она выпрямилась, я увидел вооруженного солдата, на голове у него были короткие косички, а на шее и запястьях — мешанина из украшений или амулетов. Он кричал и размахивал оружием, гоня нас наружу, женщина соскользнула со стула и теперь сидела на земле, продолжая прижимать к себе ребенка; солдат без предупреждения сильно пнул меня, я упал на землю, а он продолжил осыпать меня ударами, пока я не пополз от него наружу. Под дождем я сразу же промок до нитки и, опираясь на руки, попытался встать, но полетел в лужу от мощного удара в спину. Оглушенный, растерянный, напрасно отплевываясь от грязи, набившейся мне в рот, я скорчился на боку, не в силах выбраться из лужи, чувствуя, как боль жжет меня раскаленным докрасна утюгом. Размытые, едва различимые очертания зеленых резиновых
