Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
– Пока возьмите, пусть будет у вас, а то неудобно, если солдаты почувствуют запах.
– Хорошо, Мишя, вы ведь вернётесь?
Сорокин встал сначала на одну ногу, потом на другую, подвёрнутая нога ещё болела, но терпимо, и он мог идти.
– Обязательно, леди Энн.
Ждать ужина не было времени, и Сорокин вместе с Огурцовым направился в штаб. Они шли по ходу обоза и через час дошли до села, до предела забитого людьми и санями. В селе было светло от горевших костров, вокруг которых вперемежку сидели офицеры, солдаты, женщины, дети и гражданские мужчины. В избах в каждом окне горел свет керосиновых ламп или отсвечивал огонь от горящих печек. Сорокин спросил про штаб, и ему махнули рукой вдоль бесконечной улицы. Они шли, огибая бивуаки, и Огурцов всю дорогу охал и ахал по поводу того, что завтра здоровыми здесь проснутся не все. На одном из домов, который выходил окнами на улицу, без забора, похожем на сельскую школу, они увидели белый флаг с красным крестом. На узком крыльце, навалившись бедром на перила, стоял мужчина в белом халате, поверх которого была накинута бекеша, и курил.
– Што, господин дохтар, много нынче раненых, али тольки хворые? – крикнул ему Огурцов и Сорокин увидел, что Огурцов забирает вправо, пытаясь пройти по дуге, как можно дальше от крыльца, насколько позволяла ширина улицы.
– А ты зайди, солдатик, и сам всё узнаешь. – Голос курившего был на удивление высокий. – А лучше не заходи, дольше проживёшь.
Огурцов хихикнул и шмыгнул носом.
– И на том благодарны, мы уж лучче на свежем воздухе попрохлаждаимся!
– Давай, давай, прохлаждайся! – услышал Сорокин.
Штабс-ротмистр Рейнгардт, капитан-лейтенант Арцишевский и плотный и высокий мужчина, который, несмотря на жару в натопленной избе, не снял ни гражданского пальто, ни военной папахи, встретили Сорокина по-деловому.
– В арьергарде у нас идёт полк…
– То, что от него осталось… Алексей Алексеевич, – вставил мужчина.
– Я так и понял, – кивнул Сорокин.
– А ваше войско, сколько вас?.. – спросил мужчина.
Сорокин услышал его вопрос и посмотрел на Рейнгардта.
– Не смущайтесь, это журналист, корреспондент из ставки Верховного Ива́нов, Всеволод Никанорович, но в военном деле он разбирается не хуже нас.
– Полурота…
– Вы находитесь примерно на середине между нами и полком, и вы, я так полагаю, никаким транспортом, кроме саней, не располагаете?
– Нет, господин капитан, и те не наши…
– Нам надо держать связь с полком, я вам дам более-менее свежего коня. Увидите вестового, покажите ему вот это. – И штабс-ротмистр Рейнгардт протянул Сорокину сложенный вчетверо лист бумаги. – Это приказ относительно вас. Оставляйте вестового вместо себя, пусть отдыхает, силы надо беречь, а сведения от него… в общем, скачите к нам… Ну и так же в обратную сторону. Поняли, поручик?
– Понял, господин штабс-ротмистр!
В это время поднял голову от бумаг Арцишевский.
– Кто у вас был командир?
– Полковник Адельберг, Александр Петрович, господин капитан-лейтенант.
– И что с ним случилось?
Сорокин рассказал о том, что произошло на станции. Арцишевский с сожалением покачал головой.
– При случае сможете узнать ваши вагоны, ваш эшелон?
– Если я не узнаю, мой фельдфебель узнает, он в этом эшелоне почти от самой Самары…
– Ну что же… – Арцишевский посмотрел на Ива́нова:
– Всеволод Никанорович, у вас к поручику были вопросы!
Мужчина кивнул и посмотрел на Сорокина:
– Вы мне кого-то напоминаете, не вы сами, я вижу вас впервые, а…
– Может быть, вы были знакомы с моим отцом, Капитоном Александровичем Сорокиным, гласным Омс…
– …Омской городской думы, известным кадетом… – Да! Вы были знакомы?
Ива́нов встал из-за стола и, качая головой, будто он о чём-то сожалеет, подошёл к Сорокину:
– Крепитесь, молодой человек, они все погибли, точных обстоятельств я не знаю, но по нашим сводкам…
Сорокин на секунду утратил слух и не заметил, как побелели его сжавшиеся кулаки.
Ива́нов, не договорив, повернулся к Арцишевскому:
– Антон Генрихович, у нас есть чем помянуть хороших людей?
Рейнгардт взял Сорокина за плечо и легонько подтолкнул к широкой лавке около стены.
– Сядьте, поручик, для вас это плохая весть, но её придется пережить.
Михаил Капитонович повёл плечом, освободился, но сел, ноги его держали плохо.
– Кто все? Какие все? – спросил он и поднял голову к Ива́нову.
В этот момент и без того большой Ива́нов показался ему огромным, загородившим собою всю комнату.
Ива́нов стронулся с места, присел рядом с Сорокиным и снял папаху, по его высокому лбу катился пот. Он достал из брюк громадный платок и промокнул им лоснящуюся кожу.
– Снаряд… один… шальной… и именно в их сани. Нашли… нет, не стану… – Он отвернулся от Сорокина. – Какой в этом сейчас прок, даже если это было и не совсем так… ваш брат прожил ещё несколько часов.
Подошёл Рейнгардт, в одной руке у него был стакан с мутноватым самогоном, в другой ломоть хлеба с куском консервированной говядины.
– Выпейте и давайте к делу, у нас у каждого кто-то погиб, кто-то пропал.
Сорокин внутренне встряхнулся.
– Извините, господа.
– Мы понимаем, всё так неожиданно, – промолвил Ива́нов, в его большой ладони стакана не было видно.
– А что же вы, закусить, Всеволод Никанорович? – спросил Рейнгардт.
– Да бог с ней, с закуской. Сейчас выпью и завалюсь спать, всё едино отсюда никакой корреспонденции уже не пошлёшь, да и некуда, – сказал он и махнул рукой.
* * *На обратном пути Огурцов вёл под уздцы лоснящегося в свете костров гнедого коня. Через каждые три шага на четвёртый он оглядывался на него.
– А не спросили, ваше благородие, зовут-то как нашего Рисинанта?..
Сорокин шёл и слышал, только как под сапогами скрипит снег.
– А? Ваше благородие?
– Что? – Сорокин не расслышал вопроса, но почувствовал вдруг рядом со своим ухом горячее дыхание. – Что? Ты что-то спросил?
– Я про то, как его зовут? Он же тоже тварь божья, должон имя иметь?
– А! Ты извини, Михалыч, я…
– Штой-то вы как-то переменилися, ваше благородие, можа, чего недоброго в штабе понаслушалися, можа, нам ужо и отступать некуды?
– Может, и некуда, – тихо ответил Сорокин.
– Вы, ваше благородие, чую… что-то… да тольки говорить не хотите! – так же тихо промолвил фельдфебель.
– У меня погибли родители и младший брат, – сказал Сорокин и был готов заткнуть уши, чтобы не услышать причитаний фельдфебеля, которые должны были неминуемо начаться, но Огурцов только крякнул.
Через несколько шагов удивлённый Сорокин даже обернулся.
– А што тута скажешь, Михайла Капитоныч? – Огурцов закинул узду на локоть и заворачивал цигарку. – Тута ничё не скажешь, а тольки она – война, паскуда!
Если бы не Огурцов, Сорокин прошёл бы полуроту и не заметил. На тракте царил беспорядок. Обозные останавливались, как шли: кто поворотил коня к правой обочине и поставил сани поперёк; кто съехал на левую, и сани опять стояли поперёк; везде горели костры, и вокруг них суетились люди; а кто-то уже сидя спал, прижавшись спиной к точно так же сидящему соседу; кто-то на санях, а кто и на снегу; только женщины не спали и укачивали своих детей, плотно прижав их к себе. Огурцов обходил эти группы людей, сани и костры и в голос матерился.
– От же ж, мат-ть вашу, а ежели срочно в штаб придётся, так прям по головам, што ли? А ежели с донесением?
В один момент, когда поперёк тракта стояло подряд трое саней, он не выдержал и накинулся на хозяев:
– Эй вы, сукины дети, глаза бы у вас повысыхали, баррикаду тут завели, студенты, што ль, на Марсовом поле? А как я с донесением через вас? Ну-ка, оттащить их вон туды, на ту обочину. Што вылупилися? Как сзади надавят али спереди подопрут? Кучу-малу… Ну я вас…
Он скинул узду на руку Сорокину, подошёл к ближнему мужику, подвязывавшему под морду лошади торбу, дёрнул его за рукав, тот молча отмахнулся, тогда Огурцов со всего маха врезал мужику по уху. Мужик упал. Огурцов отбросил торбу в сторону, взял поводья и с усилием потащил лошадь и сани к левой обочине. Никто из сидевших у костров и сам мужик не сказали ни слова. Мужик стал подниматься, и ещё двое других ухватились за упряжь своих лошадей.
– То-то, ишо увижу, гранату брошу прям в костёр, быстро дорогу освободитя!..
От костра подошла баба с младенцем на руках, замотанным в лоскутное одеяло, и промолвила Огурцову:
– Вы, дяинька, не серчайте… – Она не успела закончить, Огурцов махнул на неё рукой, взял у Сорокина узду и сказал:
– На вот тебе, молодайка. – Он что-то достал из кармана шинели и сунул ей в руку. – Энто мальцу, да смотри не поморозь дитя-то. – Огурцов резко потянул узду вниз и хлопнул коня по нагнувшейся морде. – Для него припас!
Дальше он таким же манером заставил сдвинуть ещё с десяток саней на левую обочину. Сорокин смотрел, как Огурцов управляется с людьми, это его немного отвлекло.
