Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко

Старый князь был растроган, даже прослезился от восторга, какими отзывчивыми людьми он правил: на прощанье их и грабить не надо, сами принесли лучшее, что у них было.

– Порфирий! – вскричал воевода. – Неси православным по большой стопке водки, а татарам халву с изюмом. Да не жалей – лей всклень, а клади с верхом!

Отъезд воеводы занял весь день. Он уже был на пристани, а его слуги обшаривали крепость, нельзя ли что ухватить и уволочь с собой. Один мордатый парень даже забёг в осадную избу к шляхтичам и ухватился, чтобы утащить, за медный котёл, однако не успел, получил укорот от скорого на руку Лайкова.

Дни шли за днями, а новый воевода Шереметьев всё не ехал, и шляхтичи начали тосковать. Они горели желанием поскорее осмотреть свои владения на Майне и приступали к дьяку с просьбой поскорее решить их дело, но тот вяло отнекивался, дескать, немочен без Шереметьева этого позволить, и кисло морщился. Постепенно до шляхтичей дошло, что на Руси власти не привыкли без нужды поспешать. Здесь для того, чтобы добиться от них правого суда, нужно жить очень долго, лет до ста, а лучше дать посул, то бишь взятку. С этим и собрались они в комнате у Палецкого.

– На Казани безвоеводье, – сказал он. – Надо, други, обмыслить своё положение. Назад на Москву нам пути нет. Государево жалованье и поместные грамоты мы взяли. В другой раз бить великому государю челом стыдно и опасно. Москва не Речь Посполитая, здесь шляхту запросто бьют и кнутом, и батогами.

– Надо идти к дьяку, – предложил Удалов. – Пусть решает. А нет, так и за бороду его потаскать!

– Ой ли! – запротестовал Степанов. – У него два приказа стрельцов да мурзы татарские под началом. Как раз упрячет нас в тюрьму.

– Тогда остается одно, – сказал Палецкий. – Дьяку добрый поминок дать надо. Распарывайте пояса и доставайте по два золотых.

Узрев рубли, дьяк Зряхов враз утратил кислое выражение лица и сказал Клюкину:

– Порфирий! Приведи из подгородной слободы сорок плотников. На всё тебе завтрашний день, и отсчитай каждому шляхтичу по двести брёвен на домовое строение.

– Зачем нам плотники и брёвна? – удивился Палецкий. – Нас на Майне земля ждёт.

Зряхов укоризненно посмотрел на него и усмехнулся.

– Слушай меня, шляхтич. Великий государь повелел крепкий пригляд за поселенцами держать. Что вам делать в Диком поле с жёнками и малыми детьми? Там же пустое место. Порфирий приведёт плотников, поставите избы. Тем временем боярин Шереметьев доволокётся до Казани. Ударите ему челом, он даст вам дворцовых крестьянишек, отказчика земли. Вот с ним и поедете на Майну. Поставите там межи, а осенью пришлёте своих мужиков, чтобы избу срубили и целину начали ломать. Это же непросто – устроить поместье. Раньше чем через два лета не управитесь. А пока живите в Казани. Государево жалованье у вас дай Бог каждому – по три рубля в месяц на семью.

Дьяка утомила долгая речь, он кисло скривился и махнул рукой, мол, ступайте, майнские помещики!

Нашлось дело – ставить избы, и шляхтичи повеселели. Все дни проводили на работах, понукали плотников, не давали им без дела на брёвнах просиживать да поплевывать. Повеселели их жёны, они обрадовались, что остаются в Казани на долгий срок.

Плотники работали споро, и вскоре на посаде поднялись четыре свежих сруба. А тут и новость поспела: боярин Василий Петрович Шереметьев стоит на струге возле пристани и требует к себе всех лучших людей Казани. И вспыхнула в городе суматоха. Со стороны посмотреть, можно подумать, что пожар случился, но дыма-пламени не видно. Дворяне и посадские люди устроили страшное шевеление, все куда-то бегут, торопятся, русские матерятся, татары гогочут.

Новый воевода Казани боярин Шереметьев сидел под навесом на струге и с ненавистью смотрел на доставшийся ему в кормление град. Он скверно отъезжал из Москвы, недруги почти в открытую уязвляли его, говоря, что его сын Матвей – блудолюбец, прихвостень немцев, от них перенял поганые обычаи брадобрития и питья табака. Шереметьев безмерно любил сына, у него рука не поднималась наказать его батогами, а малый усвоил повадку помыкать родителем и не слушал не только его, но и самого святейшего патриарха Иосифа.

По дороге в Казань струг боярина остановился близ села Лопатицы, куда вернулся после бегства в Москву неистовый поп Аввакум. Шереметьев призвал его на струг, принял благословение, а от сына Матвея поп в ужасе отшатнулся и начал его предерзко обличать в блудолюбии, имея в виду весьма распространённый в ту пору среди высшего сословия порок мужеложества.

– Схватить попа и бросить в воду! – вскричал уязвлённый в самую душу боярин.

К счастью, слуги замешкались, Шереметьев остыл и велел запереть Аввакума на струге. На следующее утро попа крепко побили и выкинули на берег. Это происшествие отравило дальнейший путь воеводы в Казань раскаяньем о своем поступке. Через несколько лет он встретился с Аввакумом в царских сенях и просил у него прощения о содеянном.

Среди лучших людей Казани были и такие, кто порывался первым прибежать к воеводе на пристань, но дьяк Зряхов таких укоротил, и встречать боярина Василия Петровича Шереметьева все двинулись вместе: впереди митрополит Корнилий, чуть позади дьяк, гости, торговые люди, именитые татары, за ними приказ стрельцов в красных кафтанах с алебардами на плечах и толпа татарских мурз на конях. На подходе к пристани дьяк сделал знак, и оглушительно загремели барабаны и заухали тулумбасы.

На берегу митрополит отслужил молебен в честь прибытия нового казанского воеводы, затем боярин Шереметьев, сопровождаемый сыном, прошёл мимо лучших казанских людей, которые стояли, подобострастно взирая на воеводу. Митрополит Корнилий шёл с ним рядом. Иногда боярин о чём-то его спрашивал, и архипастырь что-то ему отвечал на ухо. Видя это, дьяк Зряхов кисло морщился, оказывается, на роль советчика и шептуна претендовал не он один.

Въезд воеводы Шереметьева в Казань был торжественным и многозвонным. От всех церквей и соборов растекался окрест колокольный звон, на стенах кремля, вдоль дороги, на холме находилось множество людей, облачённых в свои лучшие одежды. Казань по старой навычке кичилась своим многолюдием и зажиточностью. Шереметьев, увидев большое число достаточных и сытых людей, потеплел взором, будет с кого взять посулы, в последние годы его боярская казна изрядно прохудилась.

Не минул вниманием Василий Петрович и шляхтичей. Среди встречающих они заметно