Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович
– То так, Максим Яковлич покойный убег в ту пору, – сказал Галка, – да богачества свои так припрятал, что не добрались ляхи.
– А куда? – спросил голландец.
– Подцерковье, вишь, у его было вырыто. Под собором, под тем вот, под Благовещенским. Туда все и стаскали. И замуровали, будто и нет ничего. Потом, как вернулись, разрыли, да сюда перетаскали. А ходы и по сей день остались.
Загорелось тут мастеру посмотреть те ходы. Но Галка ни за что не хотел.
– Нечисто то место, – говорил он, – бесу в собор ходу нет, вот он под землей грешников-то и сторожит. И не проси, Ваня, не пойду.
Все у Строгановых звали мастера Ваней, хоть имя его было Питер. С самого приезда так пошло. Ваня Дергун. Сам он себя называл – ван-дер-Гун. Так голландец и ушел ни с чем от Галки. Не согласился тот показать ему подцерковье. На другой день поутру – понедельник то был – Анна Ефимовна вышла во двор в поварню, слышит – крик во дворе, люди бегут к воротам, а оттуда кого-то несут во двор. Пошла и она в ту сторону. Глядит – голландца-мастера тащут, а на голове у него кровь. Анна велела внести его в естовую челядиную избу и послала за лекарем. Вошла и сама за ним. Голландца положили на лавку под окно, повариха принесла свое изголовье и сунула ему под голову. Мастер открыл глаза, и Анна спросила его:
– Кто тебя убил, Ваня? Назови. Тотчас наказать велю.
– Нэ знай, – сказал мастер тихонько.
– Как так не знаешь? Да ты не покрывай убойцу, не бойся. Выпороть велю и к воеводе отошлю. Он в темную посадит.
– Не знай, сам не знай, – повторял мастер.
Тут как раз пришел лекарь и стал смывать с головы голландца кровь. Анна ушла. Во дворе она встретила Галку. Он шел тоже проведать мастера. Анна велела ему расспросить голландца и притти ей сказать, кто смел нужного человека покалечить. Неужли варничные работники злобятся на него, что соль велел промывать?
Перед обедом пришел Галка к Анне Ефимовне и сказал ей:
– Вишь ты, Анна Ефимовна, матушка, не иначе, как нечистый его уволочь норовил, да, видно, встречу кто попался, он и кинул.
– Чего зря болтаешь, Галка. Какой нечистый? Ведомо, холопы, – не взлюбили, видно, немчина.
– Каки холопы, государыня? Вишь, непокойный тот немчин. Залез куда не надобно. Подцерковье, слышь, поглядеть норовил. Сказывает, после вечерен притаился в соборе и фонарь, вишь, забрал. Как сторож ушел, он и стал ходу искать. Ну, в притворе и увидал дыру. А под ей ступени, а там ход. Пошел и пошел. Страху у их, у немчинов, нету. Далеко, сказывает, зашел. И вдруг – ровно кто человечьим голосом говорит да стонет, да будто железо брякает. Ему б скорей взад, уж видно – нечисто дело. А ему, вишь, неймется. Он дале. А тут, сказывает, сзади быдто загремело что, затопало, ровно нагоняет его кто, да как налетит со спины, да по голове его. А боле и не помнит ничего. Очнулся уж на берегу под утро.
– Да правду ли он молвит, Галка? Может, выпивши был, попритчилось ему.
– Не пьет, государыня. Попробовал было нашего вина – плюется. Сказывает, у их пиво больно хорошо. У нас-де такого нету.
– Надо бы сторожа церковного поспрошать, – сказала Анна.
– Приходил сторож, государыня. Сказывает, посля вечерен запер собор, так и не заглядывал до утра. Сказывает, нипочем-де в подцерковье не пойдет. Нечистый-де там озорует. Человечьим голосом кричит. Да ништо, Анна Ефимовна, получше мастеру. Голова-то не проломлена, лекарь сказывает. Кожа лишь во многих местах до кости разодрана. Ох, государыня, не иначе как нечистый когтями его уцепил, да и поволок.
– Ну, мотри, Галка, вели за варничными приглядывать. Не будет ли похваляться кто в кружале, что мастера поучили. Да скажи, коли наново что с немчином приключится. Даниле Иванычу скажу. Он их всех перепороть велит. Тот Дергун сильно ему надобен.
Орёлка – бунтовщик
Вскоре после того случая и Данила вернулся из Перми. Веселый приехал. Пришел он сейчас же к Анне Ефимовне и стал ей рассказывать, что он там видел. Богатый край – и соль, и железо есть. Одно ему обидно было: лучшие, земли по Чусовой реке за Шориным оставались. И варниц по Чусовой много, да и не в варницах одних дело – по Чусовой главный торг с Сибирью шел. Пушнину по ней везут вогуличи.
– Ну, да ладно, и иной тоже путь есть, – говорил Данила, – прознал я. По Вишере. Отсюда с Соли нам тем путем и сподручней. Я уж и наладил там кой-чего. Холопы там есть старые, что при деде еще служили, велел я им вогуличей разыскать, с коими дед торг вел. Ноне же пошлю Федьку в Вологду обменного товара закупить. К ледоставу он оборотится, а я по первопутку с тем товаром на Пермь и съеду да и наменяю у вогуличей пушнины. А тем временем батюшка воротится. Не иначе как и он тож пушнины навезет. Вот мы всю ту пушнину и сплавим в Вологду заморским купцам. Вот кабы им и соль продать – весь бы долг Шорину выплатили. А, матушка? Ну, а с варницами тут как?
Анна рассказала Даниле, что тут мастер без него надумал.
Данила, как услышал, вскочил и по горнице козлом запрыгал, забыл, что и хозяином стал. А потом кинулся Анну обнимать.
– Да неужли правда, матушка? – закричал он. – Вовсе без горечи? Ох, как бы так! Ну, и молодец мастер! Тотчас побегу туда.
Данила, как был, не переодевшись, выскочил во двор и побежал. К бабке поздороваться не зашел. А мастер и сам к нему навстречу идет. Данила тут же у ворот сел на завалинке и велел мастеру все по порядку рассказать, как у него работа идет.
Развеселился как мальчишка Данила, слушая мастера, по плечу его хлопал. Тот даже улыбаться начал. Очень уж обрадовался Данила, что удалось все, как ему хотелось.
– Ну, Ваня, разодолжил ты меня, – сказал он, когда кончил голландец: – чего хошь проси, все тебе дам. Хошь – соболей одинцов на ворот и на шапку и шубу песцовую? Аль невесте убор жемчужный? Невеста-то есть у тебя, что ль?
– Есть в Гаага, – сказал голландец и ухмыльнулся.
– Ну, вот гагаре своей и пошлешь, – сказал Данила.
Он подумал, что мастер назвал так свою невесту, вроде как у нас голубкой называют. Не знал он, что Гаага – город.
– А
