Этот маленький город - Юрий Николаевич Авдеенко
– Не оплошал.
Иван вначале хотел ответить: «Так точно!» Но подумал и выдал:
– Не надо торописа, не надо волноваса.
Журавлев был человеком строгим и даже несколько педантичным, и он наверняка сделал бы адъютанту замечание, но в этот момент его вызвали к телефону.
Вернулся Журавлев откровенно радостным:
– Полковник Гонцов посылает нам минометную роту. Галя выполнила свое обещание.
– Хороший человек, – заметил Иноземцев.
– Кадровый офицер.
– Я про радистку Галю.
Журавлев вопросительно посмотрел на Ивана. Улыбнулся. Захотел пошутить:
– Иноземцев, а ты, оказывается, ловелас.
Увы, Иван не читал романа Ричардсона и не знал, что означает слово «ловелас». Но оно показалось ему созвучным слову балбес. И он обиделся. И напомнил хмуро:
– Между прочим, все мы под одними пулями ходим.
– Потому и воевать обязаны, – подхватил Журавлев, – а не на девушек заглядываться. Верно я говорю, Ваня?
Однако Иноземцев еще не мог простить Журавлеву того непонятного, сомнительного слова. И не был склонен соглашаться с командиром:
– Воевать лишь живой человек способен. А живому солнце светит даже и на фронте…
Несколько дней спустя Ивана Иноземцева захотел увидеть командующий Туапсинским оборонительным районом контр-адмирал Жуков. Ваня почистил и разгладил шинель, потому что в скатке она мялась и после надевать ее было неприятно.
В шинели, с вещевым мешком за плечами и винтовкой в руке Иван степенно простился с радисткой Тамарой, с майором Журавлевым.
– Может, еще вернешься, Ваня, – сказала радистка.
– Как знать. Уж если командующий вызывает, непременно быть новому месту службы.
По дороге, в телеге, которая везла в Георгиевское почту, Иноземцев только и думал о том, что ждет его впереди. Он догадывался: высокое начальство интересуется человеком, не убоявшимся немецких танков, проявившим в трудных условиях боя хорошие организаторские способности.
«Если меня повысят в чине, – рассуждал Иван, – то какое же дадут звание? Высокое – едва ли. Но командирское вполне. Майора положить могут. Вдруг скажут: «Иноземцев, возьмите под свое начало взвод или роту»? Как быть? Соглашаться или нет? Допустим, приму. А силенок не хватит. Откажусь – подумают, струсил. Нет. Я лучше по-честному. Я скажу: «Товарищ начальник, способности имею по снабженческой части, не из трусости на тыл прошусь, а пользы ради…»
В Георгиевском Иван представился худощавому рыженькому капитану. Капитан был молодой и смотрел на Ивана недоверчиво. Он даже обошел вокруг него, словно цыган вокруг лошади, тем самым изумив и малость напугав Ивана. Потом извинительным голосом попросил:
– Красноармейскую книжечку, пожалуйста.
Близоруко щурясь, капитан перелистал документ и, вернув Ивану, бойко сказал:
– Все в полном порядке, рядовой Иноземцев. Вам к адмиралу Жукову.
Он скрылся в соседнем кабинете, прикрыв дверь неплотно. Иван слышал, как капитан произнес:
– Гавриил Васильевич, прибыл герой-артиллерист…
После слов «герой-артиллерист» Иноземцев не слышал больше ничего. Он почувствовал вдруг духоту. И яркость. Она бегала по стенам желтыми зайчиками, только огромными, как тигры. Скамейка, широкая, темная, раскачивалась, словно плот, и садиться на нее было опасно.
Рыженький капитан высунулся из-за двери:
– Вы чего сели? Проходите!
В тесном кабинете стоял письменный стол. И адмирал с загорелым суровым лицом склонился над телефоном. Громко говорил:
– Если в течение тридцати минут боеприпасы не подвезут, докладывайте немедленно… Да. Правильно. Мы выезжаем через четверть часа.
Положив трубку, Жуков выпрямился. Посмотрел на Ивана. Сказал:
– Это вы? – Широко улыбнулся. И признался: – Никогда бы не подумал… Читая боевые донесения, представлял…
В этот момент до сознания Ивана дошло, что разговаривают именно с ним. И, вспомнив положение устава, он громко и быстро доложил:
– Товарищ адмирал, рядовой Иноземцев по вашему приказанию явился.
Но тут же на память пришли слова майора Журавлева, что является только черт во сне. И он хотел поправиться, но позабыл, какое слово нужно произнести. И только беззвучно открывал рот, точно рыба, выброшенная на берег.
Жуков вышел из-за стола, пожал Иноземцеву руку. Спросил:
– Чем занимались в мирное время?
– Торговал, товарищ адмирал… То есть, виноват, по части снабжения.
– На какой должности служите?
– Состою при командире полка.
– Желаете учиться на курсах лейтенантов?
– Долго? – осторожно спросил Иван.
– Три месяца.
– А экзамены сдавать надо?
– Конечно.
– Нет, товарищ адмирал, не желаю.
Рыженький капитан, стоявший за спиной Жукова, хмурился и вертел головой, делая Иноземцеву какие-то знаки. Иван лишь понял одно, что отвечает неправильно, что не такого ответа ждал от него командующий Туапсинским оборонительным районом. И тогда, спасая положение, Иван решил не скромничать и гордо заявил:
– Желаю бить немецко-фашистских разбойников! Бить до последнего.
– Это хорошо, – ответил адмирал тихо и серьезно. Но улыбки на его лице больше не было. Спросил: – У вас есть какие-нибудь просьбы?
– Так точно! – выкрикнул Иноземцев. И неожиданно для самого себя произнес: – Направьте меня в разведчики.
– Хорошо, – сказал Жуков. – Я сообщу об этом командиру вашего полка.
Он вернулся к письменному столу. Раскрыл толстую кожаную папку. Достал из нее картонную красную коробку, орденскую книжку. Торжественно и строго произнес:
– Рядовой Иноземцев, я рад сообщить вам, что Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и отвагу в боях с немецкими захватчиками вы удостоены высшей правительственной награды – ордена Ленина.
Принимая орден, Иноземцев плохо видел адмирала. Глаза его туманились. И он очень боялся, что прослезится на радостях. Адмирал пожал ему руку, по-братски обнял; капитан тоже пожал руку, тоже обнял. И тогда окончательно растерявшийся Иноземцев снял с себя вещевой мешок, вынул фляжку, в которой булькала, конечно же водка. И торопливо и немного виновато произнес:
– С меня причитается…
Может быть, это явилось неслыханным нарушением армейских норм и уставов, но ни капитан, ни командующий не возмутились поведением Иноземцева. Они, несомненно, поняли, что в той долгой – основной – гражданской жизни снабженцу Ивану Иноземцеву именно так приходилось отмечать радостные и торжественные минуты.
Адмирал лишь прикрыл рукой горлышко фляжки. И Иван не посмел отстранить эту руку. Только суетливо произнес:
– По доброму русскому обычаю…
На что Жуков ответил:
– Обычай добрый. Да не время сейчас…
– По глоточку, может?.. – Глаза у Ивана были тоскливые.
– Вот прогоним фашиста от Туапсе, приезжай, Иноземцев, всю фляжку выпьем!
День по-прежнему был теплый и солнечный. И голубизна заполняла небо, точно море. У дикой, черневшей корявым стволом груши стояла бочка с водой. И мокрый деревянный ковш плавал в ней, словно кораблик.
Иноземцев жадно хлебнул воды. Вытер губы, подбородок рукавом шинели. И вдруг вспомнил с испугом, что, получая орден, он забыл произнести непременные в таких случаях слова: «Служу Советскому Союзу!»
И ему стало грустно и даже горько. Он подумал: не вернуться ли, не доложить ли все, как положено? Но сразу понял, возвращение
