Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович
– Куда текет? – спросил Данила.
– Да скрозь, стало быть. В печь, в огонь. Проржавели вовсе цырени.
– Чего ж не сказывал?
– Как не сказывать, Данила Иваныч? Сколь разов батюшке твому доводил – безотменно-де чинить надобно… Не слухает хозяин. С того ж и соль наша испоганилась вовсе. Бракуют. А ноне и вовсе варить не можно – утекет рассол весь. Кои цырени еще малость держатся, да я не велел затоплять, – може, все разом чинить велишь. Донья бы лишь покуда новые. Полицы[34] же есть, поди. Хошь, погляди сам.
– Ладно, чего глядеть. Матушка еще поминала. – Ладно, Надейка, тотчас пришлю полиц со двора и кузнецов тож. Пошли кого в помощь полицы таскать.
– А вон Орёлку хошь бы. Справный парень, – сказал Надейка. – Може, и вовсе во двор возьмешь?
– Какой справный, – сказал Данила. – Чего приключилось тут – и то не растолковал. Тут пущай работает. А коль слухать не станет, – поучить велю. Озорной парень.
Данила повернулся и быстро пошел к дому.
– Вишь ты, – сказал Надейка и поскреб в затылке.
– То, знать, замест обеда… – начал Сысойка.
– Не замай его, – сердито крикнул Надейка, оглянувшись на Орёлку.
Тот стоял, сжимая кулаки, и молча глядел вслед Даниле.
– Артюха, Сысойка, – сказал Надейка, – бежите на хозяйский двор полицы таскать.
* * *
Данила пришел во двор, кликнул младшего приказчика Федьку Зыкова и велел ему отворить амбар с железным запасом.
В амбаре навалено было много всякого добра – и сверла, и мотыги, и скребки, и клещи, а железных досок не видно было.
– А полицы где? – спросил Данила.
– А вон одна лежит, да еще там в углу три, альбо четыре, – сказал Федька.
– Чего зря мелешь – три, альбо четыре, – перебил его Данила. – Чай, у нас тыща, альбо полторы было. Памятую я, мальчонком еще был – гора цельная тут лежала, с Орёлкой мы лазали… – Чего помянул, Данила Иваныч, тому годов пять, чай, будет, – сказал Федька.
– Ну, так чего ж, – сказал Данила. – С той поры не чинили ж вовсе цыреней. Куда ж девались?
– А Усовым продал хозяин в тот год, как Жданку запорол, что казны мало привез.
– Лжа то, холоп, – рассердился Данила. – Сами мы железо покупаем. Как то может статься, чтоб полицы продал батюшка? Покличь тотчас Галку.
Около амбара топтались Артюха с Сысокой и заглядывали в дверь.
– Вы чего тут суетесь? Спросили вас! – крикнул на них Данила.
– С варниц мы, хозяин. Надейка нас послал полицы таскать.
– Бегите, велите Надейке, сам пущай придет.
Подошел Галка. Данила спросил его, правда ли, что Иван Максимович продавал полицы.
– А вот, подь со мной в черную горницу, Данилушка, – сказал Галка, – сам почитай, благо грамотен.
Данила молча пошел за стариком в горницу, где хранились все счета и грамоты. Галка скоро нашел там усовский счет.
«Лета 7134 от сотворения мира, – написано было там, – а от рождества Христова 1626, маия в осьмой день продал я, Строганов Иван Максимович, Усову Семену Пахомову полиц железных полторы тыщи, по 30 рублев сотню. Получил я, Строганов Иван, от Усова Семена 450 рублев. Строганов Иван. Полицы полторы тыщи получил – Усов Семен».
Данила молча вернул грамоту Галке, а сам вышел во двор. У крыльца его уже ждал старший повар.
– Надейка, – сказал Данила, – подь в повалушу, спросить мне тебя надобно.
– Вишь, Надейка, – начал Данила, сев на лавку.
Повар стоял перед ним, держа шапку в руках.
– Полиц у нас, выходит, нету. Кои цырени покуда держатся, пущай в тех варницах варю починают. А я тем времем Федьку в Вологду пошлю полиц закупить. Как Вычегда разольется, пущай все цырени починят, летнюю варю чтоб с чинеными починать.
– Вот и ладно, Данила Иваныч, на что лучше, – сказал повар радостно. – Давно бы так. А то, вишь, сором. Строгановскую соль да браковать стали покупщики. Видно, ты, хошь и молод, а промысел понимать могешь, Данила Иваныч.
– Ладно, старик, – сказал Данила и погладил подбородок – бороды-то у него еще не было. – Молви ты мне вот чего. Батюшка-то, може, надолго уехал. А мне, вишь, охота к тому времю, как он воротится, соль вовсе выправить. Я тебе про все скажу, чего надумал, – слыхал я, тебе еще дед покойный веру давал. Слухай ты меня. Мы на Москву соль сплавляем – путина-то какая. Провоз один во что стает, а там пошлина дорожная. В Вологде б куда сподручней. Пушнину же в Вологде продаем. Гости заморские покупают. А соль нашу ни по чем не берут, бракуют. Свою из-за моря везут наше сало засаливать. Ты мне вот чего скажи, Надейка, да не зря, мотри. Обмозгуй перво. Коли мы цырени наново починим, станут заморские гости нашу соль покупывать. А?
Надейка поскреб в затылке.
– Да оно, вишь ты, Данила Иваныч… Кто знат… – А пошто тебе заморским продавать? Аль своих не стало?
– Говорил я тебе, кому ж в Вологде, кроме заморских, а на Москву провоз дорог.
– Вишь ты, Данила Иваныч, – заговорил Надейка чего я тебе скажу… Сказать, дед твой, Максим Якович, уж вот был хозяин. Промысел вот сколь берег. Цырени что ни год чинили донья новые ставили…
– Ну?
– Ну, вишь ты, а заморские-те гости ни по чем нашу соль не покупали, браковали же, дьяволы… Сало у нас же покупают, стервецы, а соль со своих краев волокут. Вишь, беси!
– С чего ж так?
– Не ведаю, батюшка. Сам Жданку еще, покойника, пытал. Говорил, будто как с горчинкой соль-то наша, а мы-де привышные, так и не расчухаем. А я так мекаю – заговоренная, может, у их-то соль. Как ей посолишь, то и не тухнет мясо. У нас-то и впрямь солонина-то духовитая бывает, не единожды. Вот ноне, при Анне-то Ефимовне – дай ей бог здоровья – все ладную солонину присылает нам на варницы приказчик. Да и то молвят люди… Зря, може. Не гоже будто тебе и сказывать.
– Говори, старик, все говори, сказываю.
– Да, вишь, молвят люди, Анна-то Ефимовна тогоде.
– Да чего ж?
– Ворожить, мол, она, может.
– Э, Надейка, пустое молвишь! Я гадал, про соль ты чего, а ты бабьи молки сказываешь.
– Чего люди, то и я, Данила Иваныч. А, может, и впрямь напраслину взвели. Хозяйка она – Анна Ефимовна справная. А что спорится у ей все, то, может, и не с того вовсе, что с нечистым она знается.
– Пустое то все, Надейка. Ты мне про соль скажи. Стало быть,
