Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон

где у них было дневное пастбище, под началом молодой пастушки, жившей в маленьком фермерском домике у самого края пустоши. Каждый день коровы появлялись из-за плотного зеленого занавеса деревьев и кустарников, закрывавших участок, и медленно брели вразнобой по широкой бурой пустоши, а следом шла их пастушка – всегда одна и та же, молодая женщина, высокая и стройная, с непокрытой головой, в легком бело-сером платье почти коровьей белизны. Издалека, в подернутом влагой, трепетном свете лучей восходящего солнца, они представляли собой прекрасное, удивительное зрелище. Их очертания зыбились, и было в них что-то, что придавало им ощущение тайны, словно у меня на глазах разворачивалась мистерия из туманной античности – времени, когда нас пасли боги, а мы посвящали богам белых коров.

Разбогатев глазами и ушами сразу на три удивительные ценности, я был готов снова двигаться на запад, надеясь успеть за волной свежей зелени и цветения, пока она еще не прошла. Приближалась середина июня, и, поспешив, я мог успеть обнаружить пару пернатых редкостей и услышать новую для себя песенку, до того как ляжет тишина. Обыкновенная иволга и дроковая славка – это, конечно, хорошо, но они составляли лишь треть из намеченных мною видов.

В Йовиле я пробыл несколько дней, имея на то две причины.

Одно из величайших наслаждений, которое только может испытать путник, – добравшись на исходе дня в незнакомый городок или место, где давно не бывал, неожиданно вспомнить, что именно сюда, в этот самый городок, в этот самый округ, пару лет назад перебрались жить твои старинные друзья. Те, чьих родных лиц тебе так не хватало в месте вашего общего прошлого, те, кого вспоминаешь так часто и любишь так сильно, словно нет никакого расстояния. Как здорово свалиться к ним на головы и, как в старые добрые времена, посидеть за обедом, вспоминая те самые старые добрые времена и ваш старый добрый городишко со всеми его жителями – от первого сквайра до деревенского дурачка.

Едва ли нужно уточнять, что наши потерянные и снова обретенные друзья – не какие-то важные особы с личной автомашиной, но обыкновенные люди, на протяжении многих поколений ведущие скромную жизнь и пустившие крепкие корни в ту землю, которой не чуждаются их руки. Такие люди сразу различают забредших к ним гостей из большого мира, и их гостеприимство – одна из сладчайших благодатей, дарованных человеку.

Таковой была первая причина. Мои друзья жили в пригородном домике, они не изменились ни внешне, ни внутренне, и я чувствовал себя одним из них, одной с ними крови – блудный сын, изредка залетная к ним птица, пусть так, – но оттого не менее любимый.

Второй причиной моей задержки была усадьба Монтакьют-Хаус с парком, которые я не удостоил вниманием в предыдущие визиты. По парку – весьма перспективному, поскольку то, что раньше было парком, без человеческого ухода превратилось в настоящий лес – я ходил несколько часов, но не обнаружил никакой пернатой редкости ни в нем, ни в его окрестностях.

Что до известной усадьбы, то я на дух не переношу хэмхилский камень, из которого она построена. Но раз уж другие так рьяно его любят, мне, пожалуй, придется объяснить свою нетерпимость к нашему знаменитому желтому камню. Я люблю желтый цвет наравне со всеми природными цветами, но как цвет интерьеров он мне неприятен. Так что, полагаю, дело в этом. Взять, к примеру, Шерборнское аббатство – один из наших наиболее выдающихся памятников церковной архитектуры, чья скульптурная группа крыши богатством не имеет себе равных среди всех английских церквей и соборов. Но я его терпеть не могу – своим желтым цветом оно вызывает во мне приступ головной боли и вгоняет в глубочайшую хандру. Час пробыв внутри, я чувствую, что до мозга костей пропитался желтым, и что сами кости мои окрасились в желтое, и что если я внезапно умру на какой-нибудь из ближайших дроковых пустошей и пролежу там ненайденным несколько лет, то обнаружившим мои останки будет непросто поверить, что это кости человека, а не скелет, затейливо вырезанный из хэмхилского камня. И эти то ли ощущения, то ли воспоминания, то ли память о воспоминаниях, живущие даже после того, как картинка улетучилась, тяжелым неодобрением поднимаются во мне всякий раз, когда я вижу здание из этого желтого материала. Не обошлось без них и в те несколько часов, что я провел в парке, где практически из любой точки виден особняк; а иначе, кто знает, возможно, что и я присоединился бы к хору большинства, твердящему, что желтый цвет камня идеально подходит этому зданию, замечательно гармонируя с прилегающими парковыми ландшафтами, зеленью полянок, благородными вековыми деревьями, чьи кроны купаются в ярком солнце, и огромным голубым небом.

В свой первый вечер в городке я отправился в недалекий лес, где на крутом берегу речушки под названием Йео с полчаса слушал соловья, обнаружившегося в этой местности в единственном числе. На следующий день моим соседом по чаю за гостиничным столиком оказался коммивояжер, чья внешность и манера говорить меня заинтриговали. Это был высокий, костистый, грубоватого вида молодой человек с впалыми щеками на загорелом лице. Всё это, вместе с костюмом грубого покроя и сапогами на толстой подошве, делало его больше похожим на простого крестьянина, чем на «комми», которые, как правило, имеют городской, с иголочки, вид. Поколебавшись, я спросил: не с севера ли он? А как же, оттуда, из промышленного города в Йоркшире. В последние два-три года ему часто приходится бывать в Западной Англии, и вот впервые решил заехать в Йовил. С работой и делами он покончил еще в первой половине дня, и теперь может ехать дальше, хоть в Бристоль, хоть в Эксетер, но он хочет остаться здесь еще на одну ночь, чтобы послушать соловья. Он никогда не слышал, как поет соловей, и не вернется к себе на север, пока не послушает – он ведь так давно об этом мечтал.

О, как удивительны стремления души и сколь велико чувство прекрасного, живущее в этих суровых северных парнях, особенно из Йоркшира и Ланкашира! Помню, как не таким уж и давним воскресным утром, стоя на лужайке подле громады собора в Солсбери и наблюдая за жизнью местных голубей и галок, я краем глаза заметил молодого рабочего с женой и ребенком, сидящих на траве под вязом. Их позы и корзина для ланча рядом свидетельствовали о том, что у них сегодня выходной. Долго ли, коротко ли, молодой человек встал и направился ко мне, не отрывавшему взгляда от птиц, кружащих