Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

Два лейтенанта словно не замечали ни дождя, ни ветра, ни понурых людей. Они только что вышли из Адмиралтейства.

— Идемте ко мне, старина, — сказал один из них. — Я снял квартирку неподалеку.

— Идемте, Вильям, — отозвался другой. — Нынешний вечер — наш!

Джон Франклин вернулся в Англию в октябре 1818 года, через шесть месяцев после отплытия из Темзы. Когда он пришел в Адмиралтейство, то первым попался ему на глаза Вильям Парри, появившийся из кабинета лорда Мелвилла. Франклин бурно выразил свой восторг и обнял Вильяма. После сбивчивых, радостных приветствий Джон сообразил, что столь раннее возвращение его приятеля означает неудачу экспедиции. Точно такие же мысли осенили и Парри.

Но радость встречи еще не улеглась, и они, не спрашивая друг друга о неудачах, шли по лондонским мокрым и сумрачным улицам, перекидываясь ничего не значащими фразами и то и дело поглядывая один на другого.

Даже тогда, когда они пришли домой к Парри, сняли мокрое платье и уселись у камина со стаканами эля, даже тогда беседа никак не входила в ровную колею.

— Постойте, Джон, — решительно сказал наконец Парри. — Постойте! Вы, вероятно, помните, что я прежде нашей полярной экспедиции несколько лет служил на морских станциях в Новом Свете?

Франклин ответил, что помнит, конечно.

— Так вот, дорогой друг, — продолжал Парри, — мне приходилось встречаться с краснокожими. Если бы они увидели нас с вами за такой беседой, то наверняка сочли бы самыми невоспитанными, дикими и грубыми людьми на земле.

Франклин рассмеялся. Он знал, что индейцы гораздо более вежливые собеседники, чем бледнолицые, считающие их дикарями. Индейцы всегда выслушивают знакомого или незнакомого человека с внимательной почтительностью, сколь бы глупыми и несуразными ни казались им его речи. Мало того, собеседник выговорится, а они еще некоторое время хранят молчание: во-первых, может быть, оратор что-либо припомнит и что-либо добавит к сказанному, во-вторых, для того, чтобы еще подчеркнуть уважение к нему.

Франклин рассмеялся:

— Я слышал, Вильям, об этом правиле. Нам с вами следует его придерживаться. Да и не только нам, — добавил лейтенант, весело поглядывая на друга, — но и господам членам парламента.

— В особенности! — в тон ему отвечал Парри. — Итак, сэр, вы находитесь в моем вигваме и вы на целых четыре года старше меня, а потому первое слово принадлежит вам, лейтенант Джон Франклин.

Беседа, начавшаяся шутливо, постепенно приняла серьезный характер. Вильям, по привычке закладывая табак за «жвака-галс», слушал рассказ приятеля, и отблески каминного пламени лежали на его простодушном мальчишеском лице с высоко поднятыми бровями.

Джон говорил, расхаживая по комнате и изредка «заряжаясь» нюхательным табаком…

Неприятности начались очень скоро. Адмиралтейство удружило столь плохим кораблем, что течь в бортах открылась, едва лишь пропали из виду берега. Течь ликвидировали, но в душе моряков «Трента» закралась неуверенность в своем плавучем доме.

Неподалеку от Шпицбергена в тумане Франклин потерял Бьюкена, но потом они сошлись в заранее условленном месте — в бухте Св. Магдалины на Шпицбергене. Корабли отдали якорь по соседству с голубоватой громадой берегового ледника. Решено было обождать, пока зимние льды в море к северу от Шпицбергена несколько рассеются.

В этой стоянке не было бы ничего занимательного, если бы не привелось дважды наблюдать рождение айсбергов.

Первое произошло от… ружейного выстрела. От обыкновенного выстрела, да еще раздавшегося не ближе чем в полумиле от глетчера. Очевидно, глыба едва держалась, и сотрясение воздуха, вызванное выстрелом, оторвало ее от основной ледниковой массы. Над заливом прокатился грохот, и ледяной колосс рухнул в бухту. Несколько моряков «Трента» с баркаса глядели на это великолепное зрелище. Их восхищение подкреплялось чувством собственной безопасности. А ведь особенно приятно и интересно смотреть на явление природы, когда тебе ничто не угрожает. И вдруг чудовищно мощный соленый вал, вызванный падением колосса в море, поднял баркас и стремглав понес его на берег. Моряки и дух не перевели, как очутились на скалах в изломанном, залитом водой баркасе.

В другой раз командир «Трента» и его помощник лейтенант Бичи задумали на ялботе проникнуть в глубокую ледяную пещеру. Они направились к ней и уже представляли себе хрустальную красоту ледникового грота, переливы воды, причудливые изломы граней льда.

Но, едва ялбот подошел к пещере, звук, подобный пушечному удару, оглушил и перепугал моряков. Треск и грохот нарастали, множились, дробились — айсберг, еще значительнее, чем рожденный ружейным выстрелом, низринулся в море, увлекая за собой сверкающие ледяные глыбы и выхлестывая из моря водяные косматые столбы.

Франклин приказал быстро поворотить ялбот кормой к берегу. Только этим маневром избежал он почти неминуемого бедствия. Моряки ничего не видели — водяная пыль, похожая на завесу, закрыла обширную бухту, — но слышали бурление волн да шум сталкивающихся льдин.

Когда водяная завеса пала, Франклин, Бичи и матросы обошли айсберг, узнали его размеры и нехитрым подсчетом определили вес. Он равнялся почти четыремстам двадцати двум тоннам! Новорожденная плавучая гора вызвала такое волнение в заливе, что на «Доротее» (корабль находился в четырех милях от айсберга) прекратили кренгование.[18]

Седьмого июня «Доротея» и «Трент» вышли из залива Св. Магдалины. Оказалось, что состояние льдов было прежнее. Но не возвращаться же в бухту! Бьюкен и Франклин принялись искать проход во льдах.

Чего только не выкидывали эти проклятые льды! Однажды притонувшая глыба тихохонько подплыла под форштевень, и «Трент» был поднят ею на четыре фута. Потом торосистые куски, вынырнув из тумана, чуть было не переломили бушприт.

Наконец, поиски чистой воды привели к тому, что корабли затерло в ледяном поле. Нужно отдать должное Бьюкену: он не отступил. Моряки сошли на лед, вбили в него на некотором расстоянии от судов железные крюки и привязали к ним тросы. Другой конец троса был укреплен на шпиле.[19] Потом команда «пошел шпиль!», трос натянулся струной и задрожал. Мгновения напряженной тишины, затем скрип, скрежет, и носы кораблей, врезавшись, вдавившись в льды, начали раздвигать их.

Подтянувшись, словно гимнасты на