Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 - Екатерина Барсова
Давид молчал, но Джейсон чувствовал на себе его взгляд.
— Ладно, — сказал он и отошел от поручней. — Сейчас я приду и все улажу. Не бойся. Ты ел что-нибудь?
— Нет, — ответил Давид. — Сперва Петроний задержал меня, он пытался объяснить, что значит быть быком, и рассказывал о муках, которые быки претерпевали, когда их приносили в жертву в катакомбах в гомеровские времена. Потом Джим и Жорж хотели до обеда прогуляться со мной по всему пароходу, но нам пришлось заниматься Спотом, а там Алекс начал…
— Да-да, понимаю. — Джейсон вздохнул, положил руку Давиду на плечо, и они пошли к трапу. — Послушай, Давид, — сказал Джейсон, — что бы ни случилось, ты не должен по их милости оставаться голодным. Нам предстоит играть весь вечер.
— Хорошо, — ответил Давид, не поднимая глаз.
— Может, тебе хочется вернуться домой, в Вену?
— Да. Нет! Я хочу сказать…
Джейсон с улыбкой смотрел на Давида.
— Знаешь, что я думаю? — спросил он вдруг, словно дразня Давида. — Думаю, ты решил сбежать от нас, когда мы придем в Нью-Йорк.
Давид бросил на него быстрый взгляд.
— Но, по-моему, тебе этого делать не стоит, — продолжал Джейсон. — Обдумай все, пока мы плывем туда. И, кто знает, может, ты захочешь вернуться с нами обратно.
Давид снова опустил глаза, выражение его лица было хорошо знакомо Джейсону.
— Не знаю, что заставило тебя сбежать, — тихо сказал он. — Да это и не мое дело. Но если у тебя есть дом, ты должен туда вернуться.
Давид остановился.
— Но люди часто сами решают, есть у них дом или нет… Разве не так?
— Так, — согласился Джейсон. — Очень возможно, что так. — Он криво усмехнулся. — Ну ладно, идем, надо привести их в чувство.
Они ушли с палубы.
Тот же вечер
Большой рейд, Шербур, 18.30
Уже стемнело, когда «Титаник» бросил якорь на рейде. Солнце зашло, в сумерках тепло светились ряды иллюминаторов и окон в корпусе судна и палубной надстройке. Море было тихое, над водой у длинного мола синела весенняя дымка.
Жители Шербура собрались на пирсе, чтобы посмотреть на новый огромный пароход. Два посыльных судна, «Траффик» и «Номадик», быстро отошли от причала и направились к «Титанику», который как-то уж очень легко лежал на зеркальной поверхности моря. Отблески его огней рассыпались по воде. Прозвучал гудок.
На борту «Титаника» тринадцать пассажиров первого класса и семеро — второго готовились покинуть судно, они не собирались плыть дальше. Кое-какой груз тоже надо было доставить на берег — два велосипеда, принадлежавшие майору Дж. Ноэлю и его сыну, два мотоцикла, принадлежавшие господам Роджерсу и Уэсту, а также канарейку, которая всю дорогу от Саутгемптона пела в каюте распорядителя рейса Макэлроя; ее должен был получить человек с приятной фамилией Минуэлл. Он заплатил пять шиллингов за перевозку канарейки, но Макэлрой с радостью провез бы ее и бесплатно, так он был очарован приятными трелями, что несколько часов раздавались в его каюте. Ему будет не хватать ее.
На борт поднялись двести семьдесят четыре человека; часть из них — высокопоставленные пассажиры первого и второго класса, все остальные плыли третьим классом, это были главным образом сирийцы и армяне, прибывшие из разных портов Среднего Востока через Марсель в Париж, а уже оттуда на поезде в Шербур.
Большой пароход и посыльные суда обменялись мешками с почтой.
После первых напряженных часов в море на борту «Титаника» воцарилась умиротворенная атмосфера. И теперь, когда пароход в восемь часов поднял якорь, пассажиры поспешили к себе в каюты, чтобы переодеться к ужину, на прогулочных палубах первого и второго класса осталось всего несколько человек, желавших посмотреть, как низкий французский берег скроется во мгле. Пассажиры третьего класса тоже ушли с палубы — все, кроме армян и сирийцев. Те пели. Чужие, усталые и грустные, они пели в темноте, окутавшей судно; в их пении звучала тоска по дому — по далеким, неизвестным городам и рассветам.
В каюте, находившейся рядом с камбузом, капельмейстер Джейсон Кауард, успокоив своих музыкантов, готовил их к вечернему выступлению; выбрать программу было легко — он не ждал никаких осложнений: пассажиры сегодня устали и вряд ли станут придираться.
Музыканты приводили себя в порядок: Джим помогал Давиду укоротить брюки еще на один дюйм, Жорж щедро поливал себя туалетной водой, Петроний нервно метался среди них, но уже больше не мычал по-бычьи после того, как Джейсон строго внушил ему, что он музыкант. Слышишь, Петроний, ты музыкант, а не бык! Теперь Петроний без конца открывал свой футляр и смотрел на контрабас, потом закрывал футляр, снова открывал его, и каждый раз при виде контрабаса на лице его появлялось детское изумление, искреннее или наигранное, сказать трудно. Спот, бледный, но в полном сознании, сидел на своей койке и перед карманным зеркальцем приглаживал волосы.
Джейсон и Алекс обсуждали вечернюю программу. Джейсон настаивал на отрывках из «Сельской чести» и «Сороки-воровки», но Алекс с удивительным упорством протестовал против последнего предложения.
И когда пароход снова вышел в Ла-Манш — на этот раз взяв курс на Куинстаун в Ирландии, — пассажиры после роскошного ужина, поданного им вышколенными официантами синьора Гатти, собрались в салоне, чтобы отдохнуть под чарующие звуки «Сельской чести» и «Сказок Гофмана». Кроме того, оркестр исполнил увертюру к «Вильгельму Теллю», два вальса Вальдтейфеля и под конец «Пастораль» Мате.
В темноте пели армяне, но их никто не слушал.
Так закончился первый день на борту «Титаника».
…И Титанов отправили братья В недра широкодорожной земли и на них наложили Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных. Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба, Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар.
Гесиод. Теогония
(Перевод В. Вересаева)
11 апреля 1912 г.
К югу от Куинлауна, 11.10
Глубокий зычный гудок, словно луч яркого света, прорезал темноту. Он нашел дорогу в милосердный, без видений, сон спящего и попытался разбудить его. Гудок как будто звал его, как будто спрашивал: кто ты? Но он не мог вспомнить своего имени. Лишь когда гудок прозвучал в третий раз, он выплыл из темноты к свету и жизни, вынырнул на поверхность самого себя, открыл глаза и понял: я — Давид.
В иллюминатор лился утренний свет, прищурившись, Давид огляделся и сразу вспомнил, где находится.
Давида Бляйернштерна разбудил гудок «Титаника».
Он снова закрыл глаза и некоторое время не шевелился. Каюта была пуста, он был один и наслаждался этим одиночеством. Он прислушивался к отзвукам сна, а в его памяти всплывали вчерашние события, новые
