Шелковый Путь - Колин Фалконер

— Я устроил диспут, — сказал Хубилай.

— Диспут, великий владыка?

— Я сам решу, какая из всех религий лучшая. Скажи своему святому человеку явиться в Зал для аудиенций в седьмой час. Там он встретится с другими великими шаманами моего царства и будет спорить с ними о природе их верований. И тогда я решу раз и навсегда, какой из этих богов самый истинный.

— Для нас это будет честью, милорд, — сказал Жоссеран, ошеломленный этим внезапным предложением.

Жоссеран снова поклонился, избегая ядовитого взгляда Пагба-ламы. Сартак проводил его обратно в его покои. Диспут! Это должно было прийтись по вкусу брату Уильяму. При таких ставках он лишь надеялся, что сможет заставить его замолчать прежде, чем они все умрут от старости.

***

LXXXVII

Летний дворец Императора находился сразу за стенами его охотничьего парка. На самом деле это была юрта, построенная в татарском стиле, но стены ее были из тончайшего шелка, а не из войлока, который использовали татары в высокогорных степях. Сотни огромных шелковых шнуров удерживали ее от ветра. Крыша ее была сделана из расщепленного и лакированного бамбука, украшена росписями с животными и птицами. По лакированным киноварным колоннам вились резные змеи.

— Разве не чудо? — прошептал ему Сартак. — Она так устроена, что ее можно разобрать и перенести в другое, более приятное место, за несколько часов, если Император того пожелает.

Жоссеран согласился, что это и впрямь чудо, хотя и подозревал, что такая перевозка никогда не предпринималась и была лишь еще одной легендой, подкрепляющей миф о Хубилае как о традиционном татарском вожде.

Зал уже был полон святых людей двора Хубилая: собственный шаман Императора, с дикими, растрепанными волосами и бородой, с чешуйчатой от грязи кожей, с глазами, застывшими в конопляном трансе; тангуты с бритыми головами и в шафрановых одеждах; идолопоклонники в плащах из оранжевой и пурпурной парчи и черных шляпах-таблетках, державшие изогнутые деревянные дощечки для молитв; несториане в черных рясах; и седобородые магометане в белых тюбетейках.

Ниже трона, слева от Хубилая, сидела императрица Чаби, его любимица. Жоссеран узнал от Сартака, что она была ярой последовательницей Боркана. Она смерила их холодным, подозрительным взглядом, когда они вошли. К еще большему смятению Жоссерана, он увидел Пагба-ламу, стоявшего у плеча Императора. Было очевидно, что он будет и ведущим диспута, и его главным участником.

Хубилай подал знак Пагба-ламе, который объявил, что прения начинаются. Для начала представитель каждой фракции должен был дать краткий отчет о своей религии, а затем они будут спорить в открытом форуме.

Когда начались обсуждения, Жоссеран был ошеломлен ересями, колдовством и идолопоклонством, которым подверглись его уши. Он добросовестно все переводил Уильяму. Когда настала очередь Уильяма, тот встал, блистая в своем белом стихаре и пурпурной епитрахили, и изложил то, что он назвал истинной историей, со времен сотворения мира и создания Богом Мужчины и Женщины.

Затем он рассказал о чудесном рождении Христа, поведал историю Его жизни и страданий и закончил перечислением законов Божьих, данных Человеку в Десяти заповедях. Затем он подробно остановился на особом месте, которое Папа и Святая Матерь Церковь занимали в сердце Бога.

Это была вдохновенная речь. Его глаза горели рвением, и его ораторское искусство было впечатляющим. Исчез придирчивый, злобный маленький монах, на его место пришел гигант с голосом, подобным грому. Жоссеран никогда прежде не видел этой стороны его характера. Наконец он понял, почему Папа послал именно его.

Когда он закончил, Император через Пагба-ламу объявил начало диспута. Вскоре стало очевидно, что Уильям, как новичок, станет всеобщей мишенью.

Именно Пагба-лама возглавил инквизицию, и Жоссеран наслаждался бы затруднительным положением Уильяма, если бы для дела тамплиеров не было жизненно важно произвести здесь хорошее впечатление. И, при всех его сомнениях, христианство все еще было религией его сердца.

Сначала Пагба-лама спросил Уильяма о Десяти заповедях Божьих.

— Но наш Император не следует заповедям вашего Бога, и он попрал все другие народы. Не означает ли это, что только он один благословен, а ваш и все другие боги — ниже?

Уильям не смутился таким доводом.

— Скажи ему, что достоинство человека измеряется не тем, что он имеет в этом мире. Сам Христос сказал нам, что земля будет унаследована кроткими.

— Мой опыт говорит об обратном, — прорычал Император, услышав ответ Уильяма, и некоторые из его генералов, с любопытством слушавшие этот диспут, громко рассмеялись.

— Как может человек познать волю богов, если не по тому, заслуживают ли его дела их благосклонности или неудовольствия? — сказал Хубилай, теперь уже вступая в спор.

— Скажи ему, что это вопрос веры, — ответил Уильям, услышав это.

— Нет, человек определяется не тем, во что он верит, — сказал Пагба-лама, — а тем, что он делает. Тысяча лет мудрости заключена в нашей книге «Бао». Она позволяет каждому человеку подсчитать заслуги и проступки своей жизни.

— Но если человек может заслужить проступок своими действиями, — прервал его один из идолопоклонников, на мгновение отвлекая внимание от Уильяма, — то, несомненно, путь к безмятежности лежит через бездействие. Таков путь Дао.

И так продолжалось дальше.

Жоссеран был ошеломлен присутствием на таком диспуте. Он никогда не сталкивался с таким разнообразием мыслей, и пока вокруг него бушевали споры, и он, затаив дыхание, передавал каждое слово Уильяму, он понял, насколько схожи были доводы магометан с их собственными. Действительно, они тоже говорили о пророках и незыблемости единого Бога и его законов. Из всех присутствовавших в тот день религиозных деятелей, ему казалось, что магометане, их злейшие враги в Утремере, были их ближайшими союзниками.

Несториане, в свою очередь, набросились на Уильяма с той же яростью, что и тангуты.

Теперь уже собственный шаман Хубилая заявил, что слова не важны, а о правоте веры можно судить лишь по действенности ее волшебства. Император прервал его, заметив, что если это так, то у Папы, должно быть, очень могущественное колдовство — ведь посмотрите, что Бог Уильяма сотворил с Мар Салахом.

Услышав это, Уильям попытался развить успех, заявив, что со дня сотворения мира Бог желал лишь одного: чтобы все народы земли признали его и воздали ему должную хвалу и послушание. И что гнев свой