Мифы и загадки Октября 1917 года - Юрий Васильевич Емельянов
В новой, быстро менявшейся обстановке руководители большевиков были вынуждены менять свой политический курс в отношении национальных окраин России. Поощрение самоопределения наций вплоть до отделения постепенно уступало признанию значимости унитарного государства для решения первоочередных задач экономического развития общества и острых социальных проблем трудящихся всей страны. В своем докладе по национальному вопросу, с которым он выступил 15 января 1918 года на III Всероссийском съезде Советов, Сталин прямо поставил вопрос о новой трактовке «права нации на самоопределение». Он заявил: «Все указывает на необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». Подобным же образом был составлен и его проект резолюции о федеральных учреждениях Российской Республики, представленный съезду. Сталин предлагал, что области, отличающиеся «особым бытом и национальным составом», войдут в состав Российской Республики в качестве «областных советских республик».
С первых же дней Советской власти у большевистского руководства возникали трудности также в отношениях со своими союзниками из других социалистических партий. В день, когда юнкера подняли мятеж в Петрограде, возник острый конфликт со Всероссийским исполнительным комитетом железнодорожного профессионального союза (Викжель), в котором решающую роль играли эсеры и меньшевики. 29 октября (11 ноября) 1917 года Викжель принял резолюцию с требованием сформирования правительства из представителей всех социалистических партий, а не только из большевиков. В случае отказа принять его требования Викжель отказывался обеспечить переправку просоветских воинских частей из Петрограда в Москву, которая еще находилась в руках противников Советов.
Обострение отношений с другими социалистическими партиями вызвало кризис внутри большевистского руководства. В ходе переговоров между ЦК большевистской партии и Викжелем представители последнего предложили не только ввести в состав Совнаркома представителей эсеров, меньшевиков и народных социалистов, но также заменить Ленина кем-либо из правых эсеров: Авксентьевым или Черновым. Хотя представители ЦК (Каменев, Сокольников, Ногин, Милютин, Рыков) отвергли предложение о смене председателя СНК, они согласились с требованиями Викжеля о введении представителей других социалистических партий. Большинством голосов ЦК осудил позицию Каменева и других. В знак протеста против этого решения Зиновьев, Каменев и другие вышли из состава ЦК, Рыков, Милютин, Ногин и Теодорович ушли с постов наркомов, а Каменев подал в отставку с поста председателя ВЦИК.
Кризис внутри руководства большевистской партии и в отношениях большевиков с другими партиями принял такие масштабы, что Ленин подготовил специальное обращение «Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России», которое было опубликовано от ЦК РСДРП (б) 5 (18) ноября 1917 года. В нем Ленин вновь объявлял о готовности большевиков «разделить власть с меньшинством Советов, при условии лояльного, честного обязательства этого меньшинства подчиняться большинству и проводить программу, одобренную всем Всероссийским Вторым съездом Советов и состоящую в постепенных, но твердых и неуклонных шагах к социализму».
Слова Ленина о готовности большевиков «разделить власть с меньшинством Советов» нашли отражение в решении ВЦИК от 25 ноября (8 декабря) назначить левого эсера А. Л. Колегаева комиссаром земледелия. 9 (22) декабря в состав Совнаркома было введено еще несколько левых эсеров: И. З. Штейнберг (комиссар юстиции), П. П. Прошьян (комиссар почт и телеграфа), В. Е. Трутовский (комиссар городского и местного самоуправления), А. А. Измайлович (комиссар по дворцам республики), В. А. Алгасов и В. А. Карелин (комиссары без портфеля для работы в коллегии по внутренним делам). Советское правительство стало коалиционным.
Однако привлечение в правительство членов других социалистических партий не привело к укреплению центральной власти. Как и большевики, члены других социалистических партий не имели опыта государственной деятельности. Даже в высших эшелонах Советской власти дела тормозились бесконечными совещаниями людей, опыт, знания и чувство ответственности которых зачастую не соответствовали занятому ими высокому государственному положению. Многие из них плохо представляли себе, как воплотить в жизнь прекрасные идеи о счастливом обществе. Занимаясь с юности лишь антиправительственной пропагандистской деятельностью, они воспринимали государство лишь как извечного врага, которого следует уничтожить.
Некоторые из них, пробыв годы в эмиграции среди социал-демократов Западной Европы, приучились лишь к оппозиционной политической деятельности и не были готовы к ответственной государственной работе. К тому же такие люди переняли пренебрежительное отношение к России, распространенное в западноевропейской социал-демократии, а потому считали, что Россия не способна возглавить движение человечества к социализму и рассматривали свою деятельность лишь как пропагандистов новой жизни для остальной Европы. Так, в первые месяцы своей работы во главе Наркомата иностранных дел Троцкий заявил: «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку».
Митинговая стихия, захлестнувшая страну после Февральской революции, не успокоилась после Октябрьской революции. Решения принимались на собраниях и съездах, в ходе долгих и часто бестолковых прений. Попытки сдержать поток митинговых слов и перейти к решительным действиям нередко срывались обвинениями в «возрождении царских методов» правления. Говоруны, бузотеры, а то и малограмотные люди нередко вставали во главе новых органов Советской власти.
Лозунги Советской власти о социализме причудливым образом преобразовывались в сознании многих неграмотных и малограмотных людей. Генерал А. И. Деникин, бежавший из-под заключения под арест после корниловского мятежа и пробиравшийся в конце 1917 года тайком на Юг России в переполненных вагонах, стал невольным слушателем «путаной, обильно снабженной мудреными словами… речи» какого-то «полуинтеллигента в солдатской шинели», из которой «можно было понять, что «народное добро» будет возвращено за «справедливый выкуп», понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их… убытки за счет буржуйского состояния и банков. И каждому слову его верили».
Эти россказни о скорой безбедной и беззаботной жизни в то же время соединялись с призывами к мести и разрушению. По словам Деникина, проповедник утопии завершал свои речи словами: «Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся воедино. Возьмем топоры да вилы и, осеня себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям. Аминь». В этих призывах к массовой резне, изложенных в псевдорелигиозной форме, чудовищным образом искажались идеи классовой борьбы.
Призывы к «раскрепощению» народа вызвали многочисленные случаи самосуда. Слова А. С. Пушкина о народном бунте из «Капитанской дочки» вновь стали актуальными. Во время своего путешествия инкогнито по России Деникин постоянно ощущал «разлитую повсюду безбрежную ненависть – и к людям, и к идеям… В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны… Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала череп начальнику
