Шелковый Путь - Колин Фалконер

— И что ты ему ответил?

— Я сказал ему, что вы известный блудник.

Уильям с шипением втянул воздух. Он окончательно потерял терпение со своим тамплиерским соотечественником. Всю дорогу от Акры он подвергался потоку насмешек и кощунств. Он всегда подозревал, что доверие Папы к ордену Храма было неуместным. Эти люди были сплошь еретиками и смутьянами, а этот конкретный рыцарь не выказывал ни капли благочестия. Однажды, пообещал он себе, придет час расплаты. Божья правда восторжествует.

Настоятель пристально смотрел на него слезящимися глазами. Он был одет, как и многие идолопоклонники в этих землях, в шафрановые одежды, но не носил никаких других украшений. Он был очень стар. Гладкая кожа туго обтягивала его череп, но свисала складками под челюстью, а высокие скулы и жиденькая бородка придавали ему вид печальной и любопытной обезьяны.

— Скажи ему, я пришел принести ему благую весть о нашем Господе, — сказал Уильям.

Снова приглушенный разговор на странном языке.

— Он говорит, что всегда рад добрым вестям.

— Скажи, что я пришел от Папы, смертного наместника Бога на этой земле, со словом о единой и истинной вере. Скажи ему, что он должен немедленно прекратить свои идолопоклоннические обряды и поклоняться Богу, чей сын, Господь Иисус Христос, пришел на эту землю, чтобы умереть за грехи людские. Если он этого не сделает, он попадет в ад и будет вечно страдать от рук Вельзевула.

— Он старик, брат Уильям. Для него это может быть слишком много, чтобы воспринять сразу.

— Просто делай, как я прошу.

Долгий разговор. Уильям следил за лицом старого монаха, ища знак, что тот понял важность сказанного. Наконец Уильям потерял терпение.

— Что он отвечает?

— Он задал мне много вопросов об аде. Я постарался объяснить ему, как мог.

Уильям стиснул зубы. Теперь тамплиер возомнил себя богословом!

— Было бы лучше, если бы ты переадресовывал все подобные вопросы мне. Ты не вправе говорить об аде с какой-либо авторитетностью. По крайней мере, пока, — добавил он с кислой улыбкой.

— Я оговорил, что это лишь мое мнение, брат Уильям.

— О чем он тебя спрашивал?

— Его очень заинтересовал ад как место, и он хотел знать, не находится ли он где-нибудь рядом с Такла-Маканом.

— Скажи ему, что он не от мира сего. Это место, уготованное для душ проклятых.

Жоссеран скривился.

— Я так и сказал. Но он ответил, что уже верит в ад.

Уильям почувствовал прилив надежды.

— Он полагает, что этот мир и есть большая часть такого места, — продолжил Жоссеран. — Он видел, как его отец умирал в агонии от чумы, видел, как воины Чингисхана изнасиловали и выпотрошили его мать, а потом его заставили смотреть, как перерезают глотки всем его братьям и сестрам. Ему любопытно, чем, по-вашему, ваш Дьявол может его напугать.

— Ты должен сказать ему, что на кону его бессмертная душа. Ему не следует быть легкомысленным.

— Уверяю тебя, он не был легкомысленным.

— Скажи ему, что Дьявол в десять раз хуже Чингисхана.

Жоссеран снова вступил в разговор со стариком. Уильям горько жалел, что не обладает тем даром к языкам, которым Бог, в своей премудрости, наделил тамплиера.

Наконец Жоссеран повернулся к нему.

— Он говорит, что если вы считаете Дьявола хуже Чингисхана, то вы не знали Чингисхана.

— Но разве он не желает вечности? — сказал Уильям.

Жоссеран задал вопрос.

— Он думает, что нет, — ответил Жоссеран.

Уильям не мог поверить своим ушам.

— Он говорит, что много лет страдает от подагры, а это боль, не сравнимая ни с какой другой. Лекари говорят ему, что смерть — единственное лекарство. Он также говорит, что у него болят суставы в обоих коленях, и единственный способ терпеть эту боль — это напоминать себе, что страдать осталось недолго. — Жоссеран замялся. — Ему также любопытно, почему вы сами хотите жить вечно, если у вас такая плохая кожа и от вас так дурно пахнет.

Уильям почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Теперь эти варвары его оскорбляют. А он пришел принести им спасение! На мгновение от возмущения он потерял дар речи.

Тем временем старик наклонился и прошептал что-то еще.

— Что он теперь говорит? Еще оскорбления?

— Он утверждает, что нет бога, который мог бы даровать бессмертие плоти. Оглянись вокруг, говорит он. Снег тает, листья падают с деревьев, цветы умирают; всему свое время. Небеса не могут даровать постоянства ничему, так зачем мы его ищем? Империи строятся и рушатся; даже Чингисхан не жил вечно.

— Ты должен рассказать ему историю нашего Господа Иисуса…

Жоссеран покачал головой.

— Нет, брат Уильям. Я устал от этого. Он старик, и я думаю, во многом он мудрее тебя. Думаю, нам пора уходить.

— Ты отказываешься помогать мне в моей святой миссии?

— Я сражался с сарацинами за Папу. Разве этого недостаточно?

Он зашагал прочь. Старый бонза смотрел на него слезящимися глазами, неподвижный, безмолвный. Уильям почувствовал всю безысходность своего положения, и ему захотелось плакать. Столько душ, которые нужно спасти, а в помощь ему — лишь один упрямый рыцарь с сердцем черным, как у медведя. Что ему было делать? Где ему найти вдохновение, где найти Бога на этой нечестивой земле?

***

LXV

Однажды под вечер они остановились на отдаленной почтовой станции и расседлывали лошадей, когда он увидел всадника, приближающегося с севера. Жоссеран услышал жалобный звук почтового рожка. Когда всадник въехал на ям, из загонов появился конюх, ведя в поводу свежего, уже оседланного коня, блиставшего алой сбруей и попоной. Всадник без единого слова перепрыгнул с одного скакуна на другого и поскакал дальше.

Жоссеран успел лишь мельком его разглядеть: торс его был перетянут кожаными ремнями, голова — обмотана тканью. На шее висел большой золотой медальон. И вот он уже исчез, оставив конюха с поводьями дымящейся, измученной лошади. Через несколько минут он превратился в далекую точку на равнине, уносясь на запад, откуда они и пришли.

— Кто это был? — спросил Жоссеран Злюку.

Тот плюнул на землю и отошел.

Сартак услышал его вопрос, подошел и хлопнул его по плечу.

— Это был гонец-стрела. Один из посланников Императора.

— Что за гонец-стрела?

— Они доставляют срочные депеши в императорский двор и обратно. Они должны скакать во весь опор целый