Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский
Они стали ужинать при свечах, попивая «божоле», на столе был неизменный картофель «в мундире».
Орловский, чтобы затронуть изнуряющую его сегодня тему, напомнил графине их разговор, когда он оказался у нее после освобождения Муры с Гороховой:
— Ты не совсем правильно оценила обстановку, когда в мосоловской квартире развивала мысль о том, что каждой страной правит группа из шестнадцати человек, опирающихся на армию и флот. Ты тогда еще утверждала — в России они дробятся на группировки ленинцев и троцкистов, ослабляющих друг друга. Знаешь, что образован Совет рабочей и крестьянской обороны под председательством Ленина? Это чрезвычайный орган для укрепления боеспособности Красной армии и объединения оборонных усилий фронта и тыла. В то же время, с сентября действует Революционный военный совет республики под председательством наркома по военным и морским делам Троцкого. Ленин и Троцкий делают одно дело, не соперничая.
— О да, милый, пока им нужна общая победа над белыми, — глянула она на него лицом «железной женщины». — Та же история в Белом Движении. Монархисты и февралисты заодно до тех пор, пока есть красный враг. Ты слышал о создании монархической Южной армии?
— Это на базе монархического союза «Наша родина» в Киеве под командой герцога Лейхтенбергского — князя Сергея Георгиевича? — уточнил Орловский, прекрасно зная, что монархисты-германофилы герцога, боевого флотского капитана, прославившегося в 1916 году при Трапезунде, в противовес верным Антанте деникинцам в Екатеринодаре с лета открыли в Киеве вербовочные пункты для формирования Южной армии.
Мура, вытянув губки, отпила вина и продолжила:
— Позволь как русской графине с немецкой фамилией, жившей в Германии и имевшей тесные связи с высшим берлинским обществом, указать и на то, что идеи «южан» сходны задачам армии, которую пытались создать в Пскове русские с немцами. Причем, в отличие от добровольческого бело-сине-красного угла на рукаве в Южной армии носят императорские, монархические черно-золотисто-белые шевроны.
Для того чтобы углубить разговор, Орловский подхватил:
— Да-да, в Москве мне рассказывали, что Деникин наотрез отказался помогать ее формированию. В его штабе считают, что Южную армию создавали на немецкие деньги, дабы помешать Добровольческой армии. Так и говорят: «Эта армия создается не на пользу, а во вред России ее заклятыми врагами немцами».
Графиня, окинув пристальным взором его лицо, изрекла:
— Сколько чувства ты вложил в цитату, словно белогвардеец… Однако как большевистскому комиссару тебе должны быть ближе германские интересы, чем лягушатников и англичашек с их Деникиным.
Орловский отвечал почти искренне, хотя и от имени большевиков:
— Совершенно верно. Деникин наш противник и потому что он ориентирован не на немцев, которые дали передышку Советской республике Брест-Литовским договором. Как ни странно, а интересы большевиков роднятся с нынешними амбициями монархистов. Нам нужна республика с диктатурой пролетариата, а им — самодержавная диктатура. Другой вопрос, что лидер партии и царь — взаимоисключающиеся государственные персоны.
— Тем не менее, Бронислав, критика белых либералов, февралистов что красными, что монархистами-германофилами сходится и в эмоциональности. В Киеве «южане» говорят, что самой Добровольческой армии не надо пропагандистски трогать, а при случае и похваливать, но зато всемерно, всеми способами травить и дискредитировать руководителей армии. Офицеры герцога утверждают, что для России и ее спасения не большевики опасны, а Добровольческая армия, пока во главе ее стоит Деникин с таким начальником штаба, как Романовский, — твердила она про немецкие интересы со своим резким английским акцентом.
Это было точное попадание в сердцевину размышлений Орловского перед ее приходом. Его высокородие не удержался, чтобы даже в таком разговоре не трогать главного врага «Анонимного Центра»:
— Действительно, генерал Романовский считается республиканцем. Это проводник левых течений при Деникине, а кое-кто уверен, что и масон. Сам Деникин, говорят, окрестил его «Барклаем де Толли добровольческого эпоса».
У Муры от кисловатого «божоле» лицо превращалось в сладко-кошачье, одна ее рука лежала на спинке стула, а другой в розовом маникюре она начала медленно расстегивать пуговицы-жемчужинки на шелковой белой блузке.
Когда ажурно выглянул край нижнего белья — dessous, Орловский почти упустил нить разговора, но графиня, томя, прекратила движения пальцами и сказала:
— Бронислав, то и дело приходится видеть, что Советы перенимают императорский опыт и даже кадры. Многие из бывшего императорского Генштаба теперь служат у вас в высших штабах.
— Да, — уже раздраженно подтвердил Орловский, — такая картина и, например, на советском Южном фронте, который противостоит белым с Южной армией, с ее двадцатью тысячами бойцами под командой генерала Иванова. У нас на Южфрон-те остатком прежних выборных главнокомандующих являются лишь такие недоучки, как Сорокин, 11-я армия, и Ворошилов, 10-я армия. А командует фронтом бывший генерал императорской армии Сытин, однокашник Деникина по военному училищу, и почти все остальные высшие начальники там из генералов царской армии.
У резидента возникло впечатление, что Мура сама его будто прощупывает. Причем, говоря в пользу немцев и большевиков, она нарочито сближает их позиции.
«Это логично, — подумал он, делая вид, что смакует вино и поэтому не продолжает беседу, — ежели немецкая агентка собирается завербовать большевистского комиссара. Но некоторое ударение Муры и по белогвардейским «нотам», по спору между монархистами и февралистами, возможно, неспроста. Господи, кто же знал, что банальная интрижка перерастет в некую игру двойных агентов… — Он вдруг поймал мысль, подспудно сверлившую его с тех пор, как он узнал о графине от Могеля: — Да она и знала! Мурочка и связалась-то со мной лишь для этой вербовки. Теперь-то очевидно, что никак не влюблена в меня графинюшка. Та же участь была у бесподобного красавчика и джентльмена Брюса Локкарта. Только от него требовались английские секреты, а от меня… Много ли тайн международного класса у главного следователя по уголовным делам хотя бы и всего севера республики? Для чего я ей?»
Мура, словно впитывая его мысли, смотрела через стол распахнутыми глазами, в которых плясали отсветы свечного пламени. Водопадами темного муара струились гардины по высоким окнам, мягко поблескивала мебель красного дерева. Не горящая огромная люстра бронзового литья с хрустальными подвесками тучей парила над их головами. И от осознания своей роли в отношениях с этой дамой, от представшего столь жалким их свидания, даже от молочного сияния куполов ее бюста в приоткрывшемся dessous Орловскому стало не по себе.
Он встал из-за стола и почувствовал, как пьян.
«С утра во рту ничего не было, — пронеслось у Орловского в голове, — а сейчас, — он взглянул на три осушенных бутылки, — после изрядного возлияния и зашумело. Боже, как мне не везет! Ведь я почти влюбился в эту женщину. Почти та же история, что и с «гусаркой»
