Шелковый Путь - Колин Фалконер

Ветер снова завыл, хлестнув им в лицо колючим песком. Жоссеран снова услышал странный гул песков, похожий на топот копыт невидимой армии.

«А что, если на нас нагрянут какие-нибудь налетчики? — подумал Жоссеран. — Мы и опомниться не успеем, как будет уже слишком поздно».

В ту ночь Хутулун во сне посетил Дух вечного Голубого Неба.

Ей приснилось, что она заточена в стенах огромного дворца, и из своего окна она видит, как в степи на ветру колышется трава, похожая на озерную рябь. Она побежала искать своего коня, но дверей не было, а окно было за решеткой из железных прутьев.

Она взбежала по винтовой каменной лестнице на башню и протянула руки к лугам, таким близким и таким далеким. Если бы только она умела летать. Единственный выход — улететь. Она проснулась, в страхе выкрикивая имя отца.

После этого сна она пролежала без сна до самого утра. Мысли ее неизбежно возвращались к христианину и его вонючему ворону, к их рассказам о дворцах, церквях и крепостях.

Уильям тоже не мог уснуть. Чем ближе они подходили к Каракоруму, тем легче становился его путь. Теперь он понимал, что Бог испытывал его, и знал, что он оказался достоин. Татары были его судьбой. Папское послание было лишь способом, которым Бог вывел его за пределы известного мира.

Ему суждено было стать апостолом нового века.

В будущем о нем будут говорить в одном ряду с величайшими учениками Церкви, его путешествие в Татарию будут сравнивать с походом Петра с Евангелием в Рим. Святой Уильям, проповедник, принесший Бога безбожникам. Муки этого пути стоили того. Он не мог дождаться утра, чтобы верхом на Сатане въехать в новый рассвет. Языческие души половины мира были в его руках.

***

LX

Она налетела с ясного синего неба, несясь с севера.

Первыми ее почуяли верблюды. Они начали беспокоиться и рычать задолго до того, как на северном горизонте появились первые облака. Затем Жоссеран увидел, как по небу быстро поползла грязно-желтая мгла. По всей равнине запрыгали и заплясали пыльные смерчи — предвестники грядущего ужасного натиска.

Был еще день, когда на пустыню опустилась тьма. Солнце исчезло за грозовыми тучами, и по краям пустыни замерцали зарницы.

Холодный ветер хлестал песком в лицо, словно его швыряли гигантским кулаком.

Верблюды визжали и дергали за веревки. Одноглазый крикнул всем спешиться.

— Карабуран, — крикнула Хутулун. Черная буря.

Глинисто-серая пелена пыли катилась на них через пустыню, гонимая штормом. Она надвигалась быстро, как волна, поднимающаяся из спокойного моря. Негде было укрыться, некуда бежать.

Грянул удар грома, и молодые верблюды закричали и забили копытами. Старые животные знали, что происходит, и уже опустились на колени, зарывая морды и ноздри в мягкий песок. Одноглазый бегал взад и вперед по веренице, дергая за носовые веревки молодых животных, чтобы заставить их опуститься на колени и прижать морды к земле.

— Помоги мне! — крикнул он Жоссерану. — Иначе они задохнутся!

Когда с этим было покончено, Жоссеран нашел единственное убежище — присел под прикрытием бока своего верблюда. На них обрушились первые потоки дождя. Несколько минут назад они изнывали от солнца. Теперь же дрожали под шквалом ледяного дождя с градом.

Он поднял голову и увидел Хутулун; ее лицо преобразилось в свете бури, глаза были широко раскрыты. Выражение ее лица нельзя было спутать ни с чем: ледяная царевна татар боялась. Ее спутники тоже бормотали, как безумцы, визжа и пригибаясь при каждом раскате грома.

— Это знак от Тэнгри, — крикнула Хутулун. — Дух Голубого Неба гневается на нас!

«Это всего лишь буря, — подумал Жоссеран. — Немного дождя и грома. Что может быть страшного?»

Всего лишь буря.

Буря, да, но не похожая ни на одну бурю, которую он когда-либо знал. Ветер выл, как одержимый. Слева от них огромная дюна начала осыпаться, и пески барабанили с ее гребня, словно рушилась золотая волна.

А затем ледяной дождь сменился градом.

Хутулун прижалась к боку своего верблюда. Она была не более чем в дюжине шагов от него, но теперь стала почти невидимой сквозь завесу ледяного дождя и гонимого ветром песка. Жоссеран, спотыкаясь, подошел и бросился рядом с ней.

— Натяни капюшон на рот и нос! — крикнула она ему. — Или умрешь!

Он сделал, как она велела. Она была права. Песок был в его глазах, во рту, даже в носу. Дышать было уже почти невозможно.

Раздался ужасный стон, словно сама земля трещала по швам. Жоссеран еще ниже натянул капюшон своей рясы, задыхаясь от песка.

Даже в своем ужасе он ощущал ее близость. Он обнял ее за плечи — жест обладания и защиты — и почувствовал, как она придвинулась к нему. Теперь их тела соприкасались. Он даже почувствовал, как в нем что-то шевельнулось, несмотря на подступающий страх, а может, и благодаря ему.

Он почувствовал, как ее рука обвила его талию.

«Если все закончится сейчас, — подумал он, — в этой буре, если наши тела, сплетенные вместе, будут погребены в песке и никогда не найдены, это будет достойный конец. Тогда мне никогда не придется страдать от муки расставания с ней, как это непременно должно случиться. Мы станем пыльными смерчами и будем вечно кружить над Такла-Маканом».

Они лежали так, казалось, целую вечность, цепляясь друг за друга с той же отчаянной силой, что и за жизнь, окруженные ревущей, удушающей тьмой. Не было произнесено ни слова; это было невозможно. И все же Жоссеран знал — между ними заключен безмолвный союз.

Ледяной ветер хлестал и рвал их одежду, песок и камни, взметнувшиеся в воздух, сталкивались в оглушительном вихре, словно сам Дьявол проклинал и визжал, застав их в объятиях.

Жоссеран дрожал от холода, но от тепла ее тела, прижавшегося к нему, словно жар яростного огня, он не боялся.

Это продолжалось часами и прекратилось так же внезапно, как и началось. Шум стих. Солнце пробилось сквозь свинцовое небо, словно второй рассвет; Жоссеран снова почувствовал его тепло на своей спине. Он осторожно шевельнулся, медленно поднимая голову из песка. Верблюд Хутулун, служивший им укрытием во время бури, пошатываясь, поднялся на ноги, кашляя и ревя.

Оранжевый пыльный хвост бури уносился вдаль по небу.

Их одежды промокли от льда и дождя и