Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа
– У нас проблемы, – признал испанец. – Теперь их будет слишком много…
Не услышав ответа, он занялся изучением солнца, пытаясь вычислить, сколько времени осталось до его заката.
Как бы быстро ни бежала группа, прибывшие не соединятся со своими товарищами до первых сумерек. Поэтому, если они решат атаковать, это произойдет только после наступления ночи.
– Нам нужно уйти до восхода луны, – пробормотал он сам себе. – Если нас увидят, нам конец.
– Думаешь, они каннибалы? – только это спросил его напарник.
– Какая разница? – ответил испанец. – После смерти мне все равно, кто меня съест: гиена, лев или дикарь. Если мы сможем уйти в темноте, они не найдут наши следы до утра, а это даст нам большое преимущество.
Солнце коснулось горизонта.
Бегущие казались усталыми.
Это, по крайней мере, давало надежду.
Леон Боканегра внимательно осмотрел местность и, наконец, указал на юго-запад.
– Пойдем туда, – сказал он. – А теперь найди камень.
– Камень? – удивился его товарищ. – Какой камень?
– Не очень большой и довольно плоский.
Пока перуанец ползал по канаве в поисках нужного камня, Леон Боканегра выкопал ямку, чтобы установить приклад одной из мушкетов так, чтобы он был надежно закреплен и направлен прямо в небо.
Затем он привязал кусок веревки к спусковому крючку, а когда его напарник вернулся с камнем, прикрепил другой конец веревки к камню.
– Что ты делаешь? – спросил Урко Уанкай.
– Отвлекаю их, – ответил испанец. – Как только наступит ночь, мы поползем в ту сторону, но нам нужно, чтобы они думали, что мы все еще здесь. Если поставить камень в равновесие на конце ствола, ветер со временем его уронит, веревка дернет за спусковой крючок, и оружие выстрелит. Это задержит их на какое-то время, и, надеюсь, к тому времени мы будем далеко.
– Ты хитрый парень, – признал другой. – Думаешь, сработает?
– Может, и да, а может, и нет, – признался его напарник. – Но ясно одно: попытаться стоит.
Наступала тьма.
Уже почти ничего нельзя было разглядеть на расстоянии тридцати метров.
Они собрали оружие, оставив белые одежды, которые могли выдать их присутствие, и связались друг с другом веревкой длиной около трех метров, чтобы не потеряться в темноте.
Когда они уже не могли видеть друг друга, испанец осторожно положил камень на мушкет, взвел курок и начал ползти по канаве на юго-запад.
Другой последовал за ним. Они так и двигались, прижимаясь к земле, тени среди теней, около трехсот метров, пока, наконец, не покинули канаву и не вышли на открытое пространство.
Темнота была абсолютной, и, если бы они не держались вместе, скорее всего, потерялись бы. Но они продолжали идти, еще медленнее, не рискуя поднять головы, осознавая, что это была их единственная надежда выйти живыми из столь трудного положения.
Внезапно взрыв оглушил равнину, на мгновение осветив ее позади них.
Ветер снова пришел им на помощь, став их союзником. Он опрокинул камень, который привел в действие курок, выстрелив из оружия. Это могло заставить дикарей предположить, что их враги по-прежнему находятся на том же месте.
Однако они уже были достаточно далеко, чтобы рискнуть выпрямиться и теперь начать двигаться быстрым и таким же бесшумным шагом, все время на юго-запад.
Связанные веревкой, они не нуждались даже в шепоте, продвигаясь плечом к плечу, пока постепенно не начали ритмичный бег, который унес их на всю ночь подальше от преследователей.
«Превосходный моряк, Леон Боканегра умел ориентироваться по звездам, даже если это были звезды, совершенно не похожие на те, что обычно вели его пути на борту его корабля. Они держали курс на юго-юго-запад почти десять часов ритмичного бега, не обращая внимания ни на что, кроме того, чтобы удалиться как можно дальше от туземцев, которые, возможно, намеревались превратить их в аппетитные отбивные.
Десять минут отдыха время от времени, пока, наконец, не появилась молочная утренняя заря, и они не нашли укрытие среди группы сикомор на вершине холма.
Они спали по очереди до самого вечера, после чего сели рядом, чтобы наблюдать за равниной, раскинувшейся за их спинами.
– Как думаешь, они нас преследуют?
– Скоро узнаем. Но если они не появятся до наступления ночи, нам не о чем будет беспокоиться.
– Появятся другие.
– Вероятно, – признал испанец. – Но лучше не думать об этом, пока это не случится. – Он с любовью похлопал по рукояти пистолета, лежащего рядом. – Это всегда будет нашей последней надеждой, но я надеюсь, что нам не придется к ней прибегнуть.
– Ты бы смог покончить с собой?
– Конечно.
– Но это грех. Смертный грех.
– Хуже всего то, что кто-то, кем бы он ни был, допускает, чтобы мы страдали так, как страдаем сейчас. Или как я страдал на той солончаках. Тот, кто допускает такое, не имеет права ожидать, что его законы будут соблюдаться.
– Это похоже на богохульство.
– Богохульство – это всегда последний рубеж. Я устал убегать и прятаться, жить хуже самой жалкой из тварей, терпеть жару, голод и жажду. И, прежде всего, знать, что нахожусь за тысячи миль от своего мира и не знаю, смогу ли когда-нибудь вернуться. – Он повернулся и посмотрел прямо на своего спутника. – И ради чего? Какой грех я совершил, чтобы платить такую цену? Единственная моя ошибка – позволить себе застать врасплох слишком сильной бурей.
– И все же самоубийство – это значит обречь себя на вечный огонь, – настаивал перуанец. – Когда отец доньи Селесты покончил с собой, хоть и в героическом акте, который спас нас всех, я видел, как она страдала больше от осознания того, что он обречен, чем от самой потери. В конце концов, он был уже стариком.
– Донья Селеста! – с откровенным презрением повторил другой. – Ты одержим этой пацанкой.
– Возможно… – признал Урко Уанкай. – Может быть, я научился видеть все через ее глаза, но могу гарантировать, что она вовсе не пацанка.
– Ах, нет? – удивился Леон Боканегра. – Как бы ты назвал женщину, которая командует экипажем, где, кажется, полно бывших заключенных и кое-каких пиратов?
– Как угодно, но только не пацанкой. Это нежная, ласковая и понимающая девушка. Жена, невеста или сестра, о которой мы все могли бы только мечтать.
– Девушка? – удивленно переспросил его собеседник. – Хочешь сказать, она молода?
– Очень. Ей около двадцати лет.
– Не может быть! Я думал, что это какая-то усатая сорокалетняя женщина.
– Вовсе нет, – последовал ответ. – Она молода. И очень красива.
– Черт побери! Ну, ей, наверное, весело с целым экипажем в ее распоряжении. Вот тебе
