Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Алексей Николаевич Волынец
Пашкову не хватило буквально месяца-двух, чтобы объединить все русские отряды в Приамурье. Конечно, даже соберись они вместе, их было бы недостаточно для грезившегося подчинения Китая и взимания дани с «богдойского и никанского царей», однако отстоять Амур от маньчжурских сил тысячи хорошо вооружённых казаков тогда вполне бы хватило.
Увы, сослагательного наклонения в истории не бывает. И в августе 1658 года воевода Пашков отправил с берегов Шилки в Москву донесение – описал картину, которую его информаторы наблюдали на тысячу вёрст восточнее, там, где в Амур впадает река Сунгари: «В Шингал-реки плёсе стоят многия богдойския люди на больших судах с парусы, и усмотрели меж судами богдойскими стоят дощаники розломаны, да видели на берегу багры богдойских людей лежат в кровех…»
Разбитые казачьи корабли-дощаники и разбросанное окровавленное оружие не оставляли сомнений в поражении русских сил на Амуре. Строить на его берегах новые остроги было уже не с кем. Лишь несколько десятков казаков, когда-то пришедших сюда ещё с Ерофеем Хабаровым и чудом спасшихся от маньчжурских стрел и корейских пуль, к осени 1658 года добрались до Нерчинска и присоединились к голодающему отряду Афанасия Пашкова.
Задумывая большой поход за Байкал, воевода Пашков явно мыслил себя великим завоевателем, подобным легендарному Ермаку покорителем далёких «богдойских и никанских царств». Афанасий Пашков всё поставил на этот поход и проявил в ходе его подготовки немало ума и распорядительности. Будучи толковым и опытным администратором, воевода свой поход готовил тщательно – но обстоятельства, внутренние и внешние, оказались сильнее. К осени 1658 года все честолюбивые замыслы рухнули!
Под предлогом отсутствия переводчика, «учёна китайской грамоте язычново человека толмача», Пашкову пришлось отказаться и от запланированной отправки послов в Пекин – после разгрома казаков на Амуре, имея за Байкалом лишь горстку голодающих людей, разговаривать с «богдойской и никанской земли царями» было не о чем… Оставалось не покорять Амур, а хотя бы попытаться, вопреки губительному голоду, закрепиться в Забайкалье, где первым русским острогам угрожали не только далёкие маньчжуры, но и близкие «мунгалы» с местными «немирными тунгусами».
Глава 11. Гроб на двоих: стратегическая репа
Зачем русскому царю докладывали об огородах за Байкалом
Три с половиной века назад первый большой поход русских людей за Байкал оказался на грани провала. Наследников Ерофея Хабарова разгромили на Амуре, а первопроходцам Забайкалья угрожал голод. Продолжим наш рассказ о том, как протопопа Аввакума сослали за Байкал «завоёвывать Китай» и зачем он в окрестностях будущей Читы молился о поражении русского воинства.
«И что волк не доест, мы то доедим…»
На исходе зимы 1660 года воевода Пашков решил вернуться с берегов амурского истока, реки Шилки, в центр «Даурии»-Забайкалья, к острогу на озере Иргень. Там, где в Шилку впадает река Нерча, уходящие казаки оставляли новый восьмибашенный острог, мощное по меркам той эпохи укрепление с небольшим гарнизоном. Терзаемые голодом «служилые люди» воеводы Пашкова не могли знать, что в будущем их острог станет городом Нерчинском, первой столицей российского Забайкалья.
Зимнее отступление на запад было трудным. «Пять недель по льду голому ехали на нартах», – вспоминал протопоп Аввакум. Лошадей не хватало, и большинство шло по речному льду пешком. И спустя годы Аввакум явно с ужасом вспоминал ту дорогу: «Брели пеши, убиваясь об лёд. Страна варварская, иноземцы немирные. Отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеем, голодные и измученные люди…»
Отстать от отряда было опасно по причине враждебного отношения к первопроходцам части окрестных племён – предков эвенков и бурятов Забайкалья, не желавших платить меховую дань русскому царю. Именно их именует в своих мемуарах «варварами» и «иноземцами» натерпевшийся страху Аввакум: «Идём и смотрим, кого застрелит иноземец. И со смертью боремся во всяк день…»
Зимы в тех районах Забайкалья малоснежные, но с сильными холодами и сбивающими с ног ветрами. Как вспоминал сам протопоп: «Там снегу не бывает, только морозы велики и льды толсты, с человека намерзают…» Аввакум описывает, как многие падали на лёд и уже не могли встать. Именно тогда состоялся знаменитый в русской литературе разговор ссыльного протопопа с женой. «Долго ли эти мучения будут?» – застонала упавшая женщина. «До самыя до смерти», – отвечал протопоп с христианским фатализмом. Спутница жизни Аввакума вздохнула: «Добро, Петрович, инда ещё вперёд побредём…»
На берегах реки Нерчи, у нового острога, Аввакум и его жена потеряли сына, здесь же родившегося и умершего младенца. Имя его история для нас не сохранила. Но сохранились сделанные Аввакумом ужасные, пугающе яркие описания голода: «Травою и корением перебивающеся, кое-как мучилися… С голоду кобыльи кишки немытые с калом и кровь со снегом хватали и ели от нужды великия. И кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, мы то доедим. А иные и самих озяблых ели волков и прочую всякую скверну. И сам я, грешной, волею и неволею причастен мертвечьим звериным мясам…»
Ссыльный протопоп вспоминал, как обезумевшие от голода люди съели новорожденного жеребёнка, невольно погубив и родившую его кобылу. Имевшихся в отряде лошадей есть было нельзя, они были нужны для войны и работы. За подобные попытки воевода карал жестоко, как пишет Аввакум: «А Пашков, про то сведав, и кнутом до смерти забьет…» Поэтому голодные люди ждали рождения жеребёнка, чтобы съесть его, и второпях почти выдернули новорожденного из кобылы. «И кобыла умерла, понеже не по чину жеребенка тово вытащили из нея, лишь голову появил, а оне и выдернули, да и почали кровь скверную есть. Ох, времени тому! И у меня два сына маленьких умерли в нуждах тех, скитающеся по горам и по острому камению, наги и босы…» – вспоминал Аввакум, всего несколькими строками донося до нас сквозь века свои ужас и боль.
«Везде в начальные люди нет никакая правды…»
Не все сегодня знают, что протопоп это вовсе не поп, а крупный церковный чин (чуть позднее, в XVIII веке он будет считаться равным армейскому полковнику). И ссыльный протопоп Аввакум изначально не был бесправным колодником, каким он порой представляет себя в мемуарах, описывая свои злоключения в Забайкалье. Фактически протопоп был назначен одним из руководителей похода «в Даурию» – воевода Афанасий Пашков представлял власть светскую, а Аввакум власть духовную.
Лишь они двое ехали тогда за «Байкалово море» с семьями, с жёнами и детьми. Да и «государево жалованье» Аввакума, полученное пред началом похода, было куда выше, чем у рядовых «служилых людей». Даже будучи в
