Первая мировая война - Марина Михайловна Бандиленко
Глубокой ночью стрелки выходили в поход. Деникину подвели коня.
– 20 верст, – озабоченно сказал он адъютанту, садясь в седло. – Успеем ли?
– К утру разве, ваше высокопревосходительство. Передовая колонна уже на марше…
– Ну, добро. С Богом!
20 верст по военному бездорожью, со всей амуницией и вооружением, солдаты Деникина преодолели за одну ночь. На рассвете авангард вышел к захваченной немцами деревне. У штабного дома, отчаянно зевая, прохаживался часовой. Из ближайшего лесочка наползал туман, и вдруг из тумана словно вывалились русские стрелки. Часовой успел только вскинуть винтовку – и тут же был убит. Дивизия Деникина сразу после изнурительного похода пошла в атаку и ворвалась в деревню. Но отдыхать было рано. Полевой офицер, напрягая сорванный голос, кричал:
– Первая рота, справа! Гвоздев, немецкий пулемет на позицию! Самохин, патроны собери… Не зевать! Сейчас они на нас полезут…
Немцы были отброшены, прорыв ликвидирован. Но ослабленная походом и потерями дивизия не смогла бы долго сдерживать немецкий натиск. И Деникин принял неожиданное решение: не ждать нападения, атаковать самим и взять Луцк.
Две линии вражеской обороны удалось прорвать, но на третьей продвижение остановилось… Тем временем на помощь железным стрелкам подошел корпус генерала Зайончковского.
Зайончковский Андрей Медардович (1862–1926) – генерал от инфантерии. Военный теоретик, автор военно-исторических трудов. После революции занимал высокие должности в Красной армии.
Зайончковский ревновал деникинских солдат к их славе. Он объявил своим бойцам, что взятие Луцка оказалось не по силам «железным стрелкам» и теперь эта задача возлагается на солдат его корпуса. Однако взять город с ходу не смог и Зайончковский. Тогда он потребовал передать ему для усиления один из деникинских полков. Не помогло и это: атакам мешал сильный артобстрел. Зайончковский снова обратился к Деникину за помощью.
Деникин пришел в ярость.
– У меня снарядов на один день! – орал он в телефонную трубку. – Каким огнем поддерживать прикажете?
Начштаба с сочувствием смотрел на своего командира. Понятно, что деваться Деникину было некуда: Зайончковский старше по званию, и не выполнить его приказ невозможно.
– Да… Так точно… – Деникин со злостью повесил трубку. – Свалился ты на мою голову со своей поддержкой…
Несмотря на недостаток снарядов, артиллеристы Железной дивизии начали стрельбу по неприятелю, чтобы отвлечь вражеский огонь на себя. В ответ австрийские пушки ударили по позициям Деникина. Один из вражеских снарядов попал в дом, где расположился Деникин со штабом. Командир дивизии остался жив лишь чудом. В результате ночного обстрела боезапас был израсходован, русские огневые позиции раскрыты. Утром следовало ожидать сокрушительного вражеского удара.
Деникин на передовой долго смотрел в бинокль. Все вокруг молчали. Неподалеку рвались снаряды. Наконец комдив оторвался от бинокля:
– Положение аховое, господа… Расстреляют нас тут, как куропаток… Так что… Атаковать, только атаковать!
– Как?
– Забросать гранатами пулеметные гнезда – и врукопашную… Вспомним Суворова: «пуля – дура, штык – молодец». Выполнять!
В штабе 8-й армии генерал Брусилов в нервном ожидании мерял шагами комнату. У аппарата клевал носом изможденный телеграфист. Вдруг аппарат ожил, полезла телеграфная лента. Телеграфист подскочил как ошпаренный:
– Ваше высокопревосходительство! Телеграмма…
Брусилов схватил ленту. Возле него один прыжком оказался Сухомлин.
– «4-я стрелковая дивизия взяла Луцк. Деникин», – прочитал Брусилов и перекрестился: – Слава Богу!
Аппарат снова застрекотал, телеграфист протянул ленту:
– Еще телеграмма…
– «Яростным штурмом занял Луцк. Зайончковский».
Брусилов и Сухомлин переглянулись.
– Зайончковский, наверное, и генерала Деникина в плен взял… – заметил Брусилов. – Яростным штурмом…
Телеграфист, не сдержавшись, хрюкнул от смеха. Брусилов и Сухомлин захохотали. Стукнула дверь. Вошедший ординарец с бумагой на отлете с удивлением смотрел на веселье генералов.
– Входи, входи, Михайлов, – утирая выступившие слезы, пригласил Брусилов. – Что там у тебя?
– Приказ из штаба фронта, ваше высокопревосходительство!
– Читай!
Ординарец начал читать. Лицо Брусилова словно окаменело. Сухомлин осел на ближайший стул, как будто его перестали держать ноги. Штаб фронта приказывал 8-й армии отвести войска в первоначальное положение – то есть отступить. Войскам Зайончковского и Деникина предписывалось спрятаться в засаде в лесах, чтобы неожиданно ударить во фланг немцам, идущим в наступление. Луцк, захваченный с таким трудом, пришлось оставить.
Уходя из Луцка, Деникин обернулся и с глухой яростью тихо сказал:
– Они думали, что покончили с русской армией… Ничего, мы еще вернемся…
Русская армия переживала самые тяжелые дни войны, но бои в августе-сентябре 1915-го года показали, что «Великое отступление» ее не сломило.
В это же время войска Северо-Западного фронта закрепились на рубеже реки Западная Двина. Немцы рвались к Петрограду. Их авиация подвергла бомбардировке город Двинск (ныне латвийский Даугавпилс), откуда открывалась прямая дорога на столицу Российской империи. Очевидец первого воздушного налета на Двинск вспоминал:
«Самолет летел на очень большой высоте, делая круги над городом. Бомбы падали на вокзал, на крепость. Одна упала в середине базарной площади. Паника и крики закладывали уши. Вокруг бегали полицейские и санитары с носилками. Погибло пять человек, еще 40 было ранено, но упавших в обморок от страха было бесчисленное множество».
Но Двинск удалось отстоять. Врага остановили и в Прибалтике. На фронте, протянувшемся от Балтийского до Черного моря, наступило затишье.
Осень 1915 года. Казань
Санитарный поезд стоял у перрона. Долгая дорога была позади. Малиновский, еще очень слабый, прислушивался к шуму за окном – там шла обычная вокзальная суета, но какая-то непривычная, невоенная. Прямо под окном мальчишка-газетчик звонко орал:
– Немецкая эскадра рвется в Рижский залив! Покупайте газеты! Немецкая эскадра…
Сосед Малиновского, немолодой пехотинец с рукой в гипсе, выглянул в окно и с чувством сказал:
– Ну, слава те, Господи, скоро будем на месте. Уж отлежимся на белых простынях! А то все на шинельке да под шинелькой…
В вагон вошел санитар:
– Кто ходячий, приготовиться к выходу.
Пехотинец с готовностью вскочил и засуетился, здоровой рукой взваливая на плечо вещмешок. Родион смотрел на него с завистью: самому ему ходить еще не скоро придется. Да еще и придется ли?
Вместе с другими тяжелоранеными его вынесли на носилках на перрон. Сновали санитары в белых халатах, бегали сестры милосердия, стуча каблучками. Родиона замутило, он закрыл глаза. Очнулся от женского голоса:
– А этот что здесь? Егоров, тут еще раненый! Егоров, вернитесь!
Над Родионом склонилась сестра милосердия. Она показалась ему не просто хорошенькой – настоящей красавицей. Родион слабо улыбнулся.
– Какой молоденький! Как ваша фамилия?
– Малиновский… – Родион еле разлепил запекшиеся губы. – Ефрейтор Малиновский.
– Потерпите
