Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Подъехал Мадатов с офицерской свитой и десятком казаков. Осмотрел позицию и, довольный, кивнул испанцу. Конные привлекли внимание, несколько пуль завизжало в воздухе, серым клубочком дыма пыхнула пушечка, пристроенная меж зубцов парапета. Ядро ударило в землю, сажени три не долетев до позиции, запрыгало мячиком, пока не уткнулось в корзину. Вороной нервно перебрал ногами, пошел было, избочась, но Валериан резко натянул поводья, заставив того стоять смирно. Хороший был под ним конь, и масти почти такой, как покойный Проб, но и вполовину не так умен, храбр и послушен.
Офицеры заволновались, придвинулись к генералу, закрывая его от выстрелов, закричали наперебой:
– Ваше сиятельство!.. Ваше превосходительство!.. Господин генерал-майор!.. Отъезжайте!.. Вас видят!.. Вас выцеливают!..
Валериан усмехнулся. Ему льстили эти встревоженные возгласы, эта искренняя тревога. Он лишний раз убедился, что его любят в войсках, что люди готовы кинуться в бой, на приступ не только потому, что их обязывают долг и присяга, но и потому, что верят ему, генералу Мадатову. Он знал, что офицеры и солдаты выполнят любой его приказ, но посчитал бы бесчестным использовать их преданность без крайней необходимости. «Не пожалею ни лошадей, ни людей», – вспомнил он фразу, что кинул Приовскому в хмельной запальчивости лет восемь тому назад, перед самой Березиной. Теперь он уже знал, что солдат, и особенно здесь, на Кавказе, дорог – ценней любого успеха: сражение он мог повторить, а пополнения ему ждать было неоткуда. Но и высокие стены аула стояли перед ним, отражая горячие солнечные лучи, словно подразнивая дерзких пришельцев, посмевших подняться с равнины.
– Если я отъеду, – крикнул Валериан, оглядывая конных и пеших. – Если я отъеду, кто будет брать Хозрек?!
– Мы! – воскликнули разом все офицеры, хором в полсотни, наверное, голосов, легко перекрывая отдельные выстрелы и топот батальона, становившегося плотной колонной. – Мы будем брать Хозрек!
Ван-Гален не понимал и три четверти сказанных слов, но догадывался об их смысле, и также кричал вместе со всеми, поднимая к небу драгунскую тяжелую саблю. Его захватил общий порыв, он, как и прочие товарищи по оружию, уже любил этого курчавого, горбоносого генерала, он готов был кинуться под ядра и пули, согласен был умереть, остаться в сухой земле, в далекой, но такой понятной ему стране.
Валериан собрался было уже отъехать, но его остановил Мартыненко. За спиной майора стоял унтер-офицер, среднего роста, крепкий, видимо, очень сильный и ловкий. Лицо его было черно от порохового дыма, солнца и пыли; за плечом унтера висело ружье на погоне, второе, также с примкнутым штыком, он держал у ноги.
– Ваше превосходительство! Вы предлагали проверить – не пытался ли неприятель углубить ров. Вот, унтер-офицер Орлов ходил к крепости.
– Днем? – Валериан изумленно смерил Орлова взглядом. – Правда, унтер? Как удалось?
– Потихонечку, ваше превосходительство. – Орлов отвечал не быстро, но и не путая слова от смущения, не тушевался, но и не нагличал; держался просто, с видом человека совершенно уверенного в себе самом, в своих словах и поступках. – От камушка к камушку, за кустами, вдоль трещинок. Эти бусурмане кричат только громко, а порядка в них нет. Подползли, высмотрели, что нужно, и назад тем же манером.
– И что ров?
– А ничего. Ничего они там не делали и не сделают. Такую землю им кроме как порохом и не взять. Пытались, кажется, где-то долбить, да и бросили.
Валериан остался доволен услышанным. Страшные воспоминания о штурме Браилова уже не грозили стать реальным кошмаром. Высота стен Хозрека, которую сообщили ему лазутчики, не увеличилась, и срубленные заранее лестницы должны были поднять его солдат хотя бы до парапета.
– Почему два ружья? – спросил напоследок, впрочем, уже предполагая ответ.
– Так кончился Федор мой, – также спокойно ответил унтер. – Как ползли назад, его кто-то и выцелил. То ли с окопа, то ли с крепости. Даже не крикнул, сердечный, ткнулся головой в камень, ножками посучил и затих. Его тащить я уже побоялся, а ружье и пули забрал.
Валериан повернулся в седле, отыскивая взглядом начальника штаба.
– Запишите, Мориц Августович, фамилии обоих. Как вернемся, скажу Алексею Петровичу. Обоим знак Георгиевский за такую отчаянность. Это надо же – днем…
– Ваше превосходительство, – прервал его унтер, не обращая внимания на огромный, волосатый кулак, который показывал ему командир батальона. – У меня этот знак уже есть, мне второй, стало быть, и без надобности. А за Федора, за Черепкова, похлопочите, будьте милостивы. Он уже не узнает, так семье может послабление которое сделают.
Только теперь Валериан разглядел на широкой груди Орлова серебряный крестик знака отличия.
– За что получил? – начал было расспрашивать и тут же оборвал себя сам. – Так ты тот самый Орлов, что в Недосягаемом стане держался?
– Так точно, господин генерал-майор. И Черепков тогда со мной высидел. А здесь…
Он шумно вздохнул, будто всхлипнул, замолчал и вытянулся, расправляя мощные плечи. Валериан тоже выдержал паузу.
– Его не забуду. Да и тебя тоже, Орлов. Крестик, да, второй раз тебе не положен, но на прибавку к жалованью можешь рассчитывать… Майор! Мартыненко! Людей в строю не держите напрасно. Пусть сядут, передохнут. Сначала орудия поработают, потом уже по сигналу – с богом!
Он повернулся, поехал прочь, думая, сколько же людей не досчитается уже после первого приступа и переживет ли очередное сражение ладный и храбрый унтер, чью простую фамилию он услышал больше года назад от Ермолова в его тифлисском особняке.
Валериан въехал на небольшой пригорок и остался в седле. Зато спешились штандарт-юнкер Солодовников и оба его помощника. Развернутое знамя Солодовников уставил в землю и стал рядом, придерживая древко, давно отполированное ладонями многих знаменщиков. Два подпоручика с обнаженными саблями отступили на шаг назад и замерли, положив лезвия обухами на плечи. Свита теснилась чуть ниже, каждый офицер был готов в любую секунду сорваться с места, мчаться под ядрами, пулями, чтоб передать приказ, вернуться с донесением и описанием боя.
Валериан посмотрел на красное солнце, ползущее к верхней точке, на синее небо, не успевшее еще выцвести за столько тысячелетий. Слева поднималась горная цепь, поблескивая вдали снеговыми шапками. Туда, к отрогам хребта, Аслан-хан оттеснил лакскую конницу и цепко держал позицию, не давая противнику возможности ударить на изготовившуюся к штурму пехоту. Четыре батальона выстроились колоннами и ждали только приказания к приступу. Пятый Валериан развернул к левому флангу, на случай, если храбрая, но нестойкая татарская конница
