Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
– Да, Серхио был прав. Он знает, как говорить с людьми.
– Конечно же, дон Хуан. Генерал говорит на половине наречий, что существуют в этих горах. Во всяком случае, десятка полтора знает свободно.
– Он умеет говорить с людьми на языке их сердец. А это куда важнее…
II
Штабс-капитан Овечкин сидел на лафете крепостной пушки. Генерал-майор князь Мадатов стоял перед ним, опираясь на шашку. Коцебу приказал было принести командующему стул из казармы, но тот отмахнулся досадливо – некогда, и продолжал слушать коменданта Чирагской крепости.
Тот ранен был четырьмя пулями, но, по счастью, легко. Одна прошла сквозь предплечье левой руки, и теперь та, перевязанная, покоилась на переброшенной через шею косынке; две ударили в бок; последняя, уже на излете, контузила в бедро. Штабс-капитан двигался медленно, опираясь на палку, но не мог усидеть в душной и грязной комнате, выполз к стене, чтобы увидеть проходящий мимо отряд Мадатова. Здесь и нашел его Валериан.
Увидев, как трудно поднимается офицер, сам мигом слетел с коня, усадил силой упрямого коменданта и слушал его рапорт стоя. Он знал, что нарушает субординацию, что подает дурной пример другим офицерам, но только так мог выразить признательность храброму защитнику крепости. Чирагское укрепление неделю сопротивлялось войскам Сурхай-хана, последние два дня практически без воды, с двумя картузами [25] на четыре орудия и тремя зарядами на каждого солдата, что остался еще в строю.
– Половину людей выбили в первый же день… Нет, в первый они не приступали. Их еще Щербина держал…
Овечкин показал рукой на развалины минарета, лежавшие бесформенной грудой менее чем в полуверсте от стены.
– Славный был юноша. Что прослужил-то – полтора года всего. Я уже хотел рапорт подавать о его производстве, и вот такая оказия. Дал он нам время подготовиться крепче, а сам… И ведь, ваше сиятельство, не раздавили его и камни, а нехристи замучили насмерть. Слышно было, часа три он кричал. Но и смертью этой страшной мне он помог. Смотрите, сказал я солдатам, хотите, чтобы и вас так?.. Лучше уж от пули, от кинжала, от шашки. Так и держались… На второй день, на третий, приступы повели сильные. Стреляют, дьяволы, метко. Прислугу у орудия за полчаса могут уложить запросто. Даже амбразуры в стене приходилось щитами деревянными закрывать до последней крайности. Но мы их тоже угощали – картечью. На четвертый день успокоились – решили измором взять. И то: воды оставалось только губы смочить. В эдаком пекле!
Он вздохнул, оборвался, и Валериан невольно огляделся вокруг: сухая, потрескавшаяся земля, горячие камни, выгоревшее до белизны небо.
– А потом вдруг снялись, ушли. Тут мы узнали, что вы, ваше сиятельство, через горы перевалили. Сначала даже не верилось, думали – слух нарочно пустили. Я этот путь знаю. С охотниками из егерей еще, пожалуй, попробовал, а батальоны вести, с орудиями, с фурами… Лихо, ваше превосходительство, лихо!
Овечкин покрутил головой восхищенно. Не было в его словах и привкуса подобострастия, и Валериан усмехнулся довольно, разглаживая подкрученные усы. Ему была приятна похвала старого кавказского офицера, знающего эту страну, эти горы почти так же хорошо, как он сам. Он попытался вообразить реляцию, которую отправит в Тифлис Ермолову, но тут же отогнал ненужную сейчас мысль.
– Ты нас тоже выручил, капитан. Спасибо тебе! Сдал бы крепость, они нас могли перенять у самой Кубы. Закрыли бы ущелье наглухо. А из той дыры их не выбить и пушками. Ни ядрами, ни картечью.
Он замолчал, вспоминая узкий, каменистый, крутой подьем, по которому поднимались с трудом даже привычные местные лошади. А уж фуры и орудия толкали и тянули егеря с гренадерами.
– Дальше, к Хозреку, должно, кажется, выположиться, – начал Овечкин, видя, что генерал не расположен говорить более; и тут же начальник штаба придвинулся ближе, ловя каждое слово коменданта Чирага. – Я туда не ходил, незачем. С одной ротой – верная гибель.
– Там еще никто не был, – сказал молчавший до этого момента Коцебу. – На карте пустое место. Что знаете, штабс-капитан, – прошу.
– Что знаю, даже записывать вам не нужно, господин подполковник. Слышал, что долина широкая, не крутая. Кавалерия пойдет быстро. И ждать они вас, скорей всего, будут на самом верху, чтобы не дать выйти на плоскость. Аул большой, стены высокие. Никто к нему до сих пор не приступал. Сурхай, говорят, собрал там войска больше двадцати тысяч. Больше ничего, ваше высокородие, сказать не могу.
Валериан передернул плечами, выпрямился, передвинул шашку на бок.
– Спасибо и на том, капитан. Придем – увидим все сами. Хорошо, что мы будем первыми, подполковник. А?! Подумайте, Мориц Августович, до нас там ни одного русского не было.
– Ни одного европейца, – подхватил Коцебу послушно; но, хотя говорил он весело, чувствовалось, что одолевают начальника штаба сомнения, и думает он не о первенстве, не об открытиях, а о порядке движения батальонов и батарей. – Чувствуешь себя Кортесом или Писарро.
Ван-Гален, стоявший рядом, услышал знакомые имена и повернул голову к Якубовичу – узнать, не почудилось ли ему в потоке совершенно непонятной до сих пор речи.
– Да-да, дон Хуан, – повторил Коцебу уже по-французски. – Мы с вами, словно ваши соотечественники в Америке. Конквистадоры.
– Там, наверху, Эльдорадо?! – позволил себе небольшую вольность Ван-Гален.
Валериан прислушался к разговору своих офицеров и сам перешел на французский. Заговорил отрывисто, коротко, чтобы не показать, как дурно он знает язык.
– Нет, майор, там только камни, пыль, пули, шашки. Может быть, слава. Но здесь, – он приложил руку к сердцу, – здесь чувство долга. У всех. Как у него.
Он кивнул на Овечкина, что терпеливо слушал чужую речь, и снова заговорил по-русски.
– Запишите, подполковник: штабс-капитана Овечкина и прапорщика Щербину представить к Георгию. Остальных офицеров – решайте сами. Погибшим дадите больше. Нижним чинам – благодарность, денежная премия – это уж как решит Алексей Петрович. А мертвым – вечная память… Все, собираемся, время ехать. Тебе, штабс-капитан, еще раз – спасибо!
Он наклонился, желая обнять Овечкина, но вспомнил о его ранах, похлопал по здоровому плечу и быстро пошел в сторону, где Василий ожидал его, держа в поводу запасную лошадь. Вороной отдыхал без седла до завтрашнего утра…
III
Густой утренний туман заполнил ущелье. В грязноватой белесой мгле Ван-Гален с трудом различил проползавшую мимо чудовищную тушу крепостного орудия, перемалывающего ложе высохшего ручья. Мощные дубовые ободья
