Собрание произведений в 2 томах. Том I (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон
и время тропы оленьей.
Время луны совпадает с часом,
когда озеро посылает берегу поцелуи.
〈Песня первая〉
Что им нужно, идущим по следам моей победы,
туда, где сходят с ума птицы,
как только я поднимаюсь на своём ложе?
Уютные гнёзда совьёт мой танец в середине ночи,
танец, подобный гнезду моей смерти,
танец туловища и тени!
Легче луча я скольжу меж стволов, освещённых луною,
мягкою поступью я оглушаю травы,
и каждая тварь следит за моим движеньем!
О, куда мне укрыться от тысячи глаз, от зрачков этой ночи,
зрячие камни, зрячие тени, зрячие души!
Всё не одна — я танцую — смотрите — свой танец,
танец, подобный сумасшествию птицы!
Кто-то следит, кто-то прячется там, за стволами,
ширятся гнёзда кругами танца.
Вместе со мною танцуют деревья и травы.
В сердцевине танца — костёр силы.
Тысячи глаз провожают пантеру к смерти.
〈Вторая песня〉
Время любви — я слышу,
как торопится сок в глубине деревьев,
как распускается запах наступающей ночи.
Вот на листьях ручей.
Лихорадка листьев
передаётся пантере на закате солнца,
и пантера покорна.
Каждое прикосновение — её ранит.
Распрямляются травы на моём ложе.
Нападая на след, я царапаю землю,
пока из царапин
не выступят капельки крови,
полные светом, отражённым от листьев.
Я сама открываюсь, как запахи ночи,
и тело моё покорно, как тело убитой жертвы.
Я погружаюсь в запах ночных соцветий,
всё любя только телом, одна
я боюсь своей тени.
Одиноко, как озеро, тихо собравшее ливни,
я лежу у травы, возле самой любви,
в шевелении листьев.
На спокойной воде чуть дрожат силуэты деревьев,
моё тело открыто, как озеро.
Низкие ветки,
наклонясь надо мною,
пугают ленивую воду.
Моё тело дышит наподобие рыбы,
раздувая бока, дышит так беспокойно,
что деревья и травы подчиняются этому ритму.
Тревогой пространств открытых
отзывается эхо леса,
и только озеро, лишённое тени,
спокойно дышит, перебирая надо мною ручей листьев.
〈1963?〉
249
В лесничестве озёр припадком доброты
является тайком случайность простоты
и возникает одинокий остров,
и тычется в его потёмках лес
небоевой попыткой донкихотства
с тенями лёгкими наперевес.
Озёра тусклы, редколесье вдруг.
И всё возобновляется к утру.
1963
250–255. Лесничество. Шесть стихотворений
О Господи, помилуй мя
на переулках безымянных,
где ливни глухо семенят
по тротуарам деревянным,
где по булыжным мостовым,
по их мозаике, по лужам,
моей касаясь головы,
стремительные тени кружат.
И в отраженьях бытия —
потусторонняя реальность,
и этой ночи театральность
превыше, Господи, меня.
1961
Вот озеро лесное, я стою
над одинокой замкнутой водою,
и дерево, раскрывшись надо мною,
мне дарит тень: прохладу и приют.
О озеро, я в сумраке твоём,
но ты меня не сохранишь, я знаю,
и листья жухлые на рябь твою слетают,
и долгое молчание кругом.
1961
Качайся, слабая трава!
Качай несметных насекомых!
О, праздник тела, невесомость!
Стрекоз касанье!
Я сорвал,
губами вытянул
осоки
скользящий липкий стебелёк,
и надо мной, как призрак лёгкий,
взметнулся слабый мотылёк.
И откровение, и леность
в союзе явственном текли,
и птиц мелькающие тени
не отрывались от земли.
1961
Ты слышишь, шлёпает вода
по днищу и по борту вдоль,
когда те двое, передав
себя покачиванью волн,
лежат, как мёртвые, лицо
к покою неба обратив,
и дышит утренний песок,
уткнувшись лодками в тростник.
Когда я, милый твой, умру, —
пренебрегая торжеством,
оставь лежать меня в бору
с таким, как у озёр, лицом.
1963
Я блаженный, я неустанно
собираю лесные цветы.
Я иду за разбредшимся стадом,
за каждой коровой отдельно,
в лучезарнейшем нимбе святых.
Рядом белые бабочки вьются
возле девственных дюн
и над каждым растеньицем утлым,
где гудит солнцепёком июнь.
Знойный день. Ледниковые камни.
Бык понурый. Жуки и слепни.
Можжевельника чёрные капли.
Вид с обрыва. И Ева в тени.
1963
Как бой часов, размерена жара,
заломленная локтем за затылок,
в ней всякое движенье притаилось,
мысль каждая, свернувшись, умерла.
Горелый лес, и, крыльями шурша,
слетает жук, на солнце оплывая,
и с вертикали стрелка часовая
не сходит вниз к стрекозам камыша.
1962
256. Лесничество
Не вожделяясь расстояньем
с холма, подъемлющего бор,
как бы в беспамятстве стоял я
один в лесничестве озёр.
Июль. Воздухоплаванье. Объём
обугленного бора. Редколесье.
Его просветы, как пролёты лестниц.
Олений мох и стебли надо лбом.
Кусты малины. Папоротник, змей
пристанище. Синюшные стрекозы.
Колодезная тишь. Свернувшиеся розы.
Сырые пни. И разъярённый шмель.
Таков надел, сторожка лесника.
Я в ней пишу, я под двумя свечами
мараю, чиркаю, к предутрию сличаю
с недвижным лесом, чтоб любовь снискать
у можжевельника, у мелкого ручья,
у бабочек, малинника,
