Красная ягода. Черная земля. Сборник стихов - Анна Петровна Долгарева
а потом затянула на чёрный безвыходный остров.
Ноябрь – это время любить одиноко и остро,
в плащ закутавшись для тепла,
беспредметно,
расфокусировано.
Любить всех тех, о ком давно не вспоминал и не думал,
кого увидел впервые,
пришёл ноябрь – и ветром холодным сдунул
пыль от обид.
Остались запахи дымовые
от горящих костров, опавших листьев, земли обнажённой,
остался воздух – морозен и кристально прозрачен.
Иди, оставляя лишнее нищим и прокажённым,
туда, куда не дошёл бы живым и зрячим.
Ноябрь 2013
«Я хожу, как привидение длинношеее…»
Я хожу, как привидение длинношеее,
Нежеланный гость любому хозяину.
Ты пошли мне, Господи, утешение —
Птицу с аквамариновыми глазами.
Чтобы она среди хлябей весны московской
Села на ветку и чудное что-то запела,
Не на птичьем, не на русском, ни на каковском,
Просто чтобы песня лилась белая,
Словно свет фаворский, для смертника искупление,
И становилось, как будто всех нас простили,
И полюбили, и любовь неподвластна тлену, и
В каждом из нас только свет, никакой гнили.
Глупая я выросла у Тебя, Господи, всё мне мается
да мутится,
Всё на пути у меня болота тёмные, отравленные колодца.
Но я хожу, запрокинув голову, ищу эту птицу,
Сердце мое большое, тяжёлое бьётся.
Апрель 2020
«Я не знаю, за что меня можно любить…»
Я не знаю, за что меня можно любить
и можно ли любить вообще.
Но лишённый сомнений, тревог и обид
колокольный звон над Москвой летит,
словно камень, раскрученный на праще.
И взрезает землю снизу стрела
ландыша, который будет цвести,
несмотря на нашу суету и дела,
и на то, что тень на Москву легла,
и я говорю: прости.
Извини, что не верила, говорю,
а Ты-то меня всё равно любил.
Колокольный звон уходит в зарю,
птица галка скачет по пустырю,
солнце выплёвывает крокодил.
Этот звон летит по пустой Москве,
захворавшим кварталам её,
в каждый двор заходит, в каждую дверь,
по квартирам, палатам, – и в голове
Утешальную песню поёт.
Апрель 2020
«Время закупать крупы, спички и соль…»
Время закупать крупы, спички и соль,
Набирать номера тех, кому не звонил годами.
«Мойте руки и нос», – это я отправила маме,
Но границы уже закрыты, так что изволь
Беспокоиться молча, без паники. Паника – это враг.
Такая настала весна, что хоть падай, хоть стой.
Думали ли, что доживём до такой?
Думали, ясен хрен. Знали, что будет так.
Это всё хранилось в генах бабушки из Ленинграда,
Дедушки, пережившего послевоенный голод.
На каждом застолье ломился стол, чтоб не было голо,
Словно в последний раз собрались и рады.
В школах учили собирать автоматы, оказывать
первую помощь.
Олег сказал, что выживут молодые и сильные.
Над прочими вырастут мать-и-мачеха, пролески синие.
Носи свою маску. Мой руки. Ешь витаминный овощ.
Через месяц начнут цвести абрикосы, чуть позже – вишни,
От дикого винограда станут дома лохматы.
И помни: умение выстрелить из автомата
Никогда не бывает лишним.
Март 2020
«Говорила медсестра Оксана, когда мы курили…»
Говорила медсестра Оксана, когда мы курили:
«А ведь поступала же на пиар, и горя б не знала».
Вскидывалась умирающая старуха в запахе гнили,
И Оксана бежала ставить укол, подтыкать одеяло.
А она глазастая такая, смешливая, круглолицая,
А вокруг гниют и умирают, страшно, в сне не приснится,
А Оксана такая: «Ну чего, ну сама же выбирала больницу».
Когда рассветает, над тюльпанами во дворе запевают
птицы.
О, если бы вы видели эти тюльпаны!
После суточной смены к ним выходишь, как пьяный,
Нюхаешь, чтобы убедиться, что ты на этом свете,
И они прекраснее, чем котята, щенки и дети.
А мы курили, потом привезли бомжа,
И Оксана что-то ему вколола, велела лежать,
И он глядел на чистую койку, на эту Оксану,
И, кажется, плакал, но было темно, так что врать не стану.
Когда Бог решит, что хватит нам, правда, жить,
Тут-то и выйдут вшивые эти бомжи,
Загнивающие изнутри старухи с гангреной,
Наркоманы с тощими лицами, тонкими венами.
И будет их войско от края до края, войско полуживое,
И тут-то Бог, конечно, вспомнит:
Оксана.
Оксаны.
Развернётся, махнёт рукою:
Живите, мол, дальше, никого я трогать не стану.
Май 2020
«Я вспомнила: мы тогда расходились…»
Я вспомнила: мы тогда расходились,
Я – к поезду, а ты – обратно в метро
(до закрытия). И это было как ирис
прорастает сквозь лёгкие, раздирая нутро.
Вот так: уносит длинный питерский эскалатор,
и я всё выше и меньше, исчезну скоро совсем,
я стану нечеловеком, пятимерным, крылатым,
и уже не я позвоню из вагонных стен.
Куда мне теперь девать любовь, если ты остался
маленьким, еле видимым человеком внизу,
если ты растаял там, на питерской станции,
и куда мне теперь, не вывезу, не довезу?
Некого мне больше любить, и я раздаю старухам,
Бездомным котам – любовь, только всё она прибывает,
Бьётся в моих висках, как океан, – глухо,
Подступает, словно
