Советская одноактная драматургия, 1978 - Гунар Рейнгольдович Приеде
А л л а. Дядь Гриш, скажите что-нибудь.
О в ч и н н и к о в. А чего говорить? Все обговорено. Жительство мне определили даже. (Хмыкнул.) Манной кашей кормить будете или чаем?
Ч у п р о в (нахмурился). Не правится мой проект — оставайтесь здесь. Я только потому — что земля у меня лучше. И никому мешать не будете.
О в ч и н н и к о в. Здесь, выходит, мешаю?
Ч у п р о в (улыбаясь). Не придирайтесь. Ну как?
О в ч и н н и к о в. Все одно по-своему поступите. Когда записываться собираетесь?
Ч у п р о в. Не уточняли еще. Значит, с этим вопросом покончено?
О в ч и н н и к о в. Говоришь, как на колхозном перевыборном…
На соседнем участке появилась М а р и я Ф е д о т о в н а.
Ч у п р о в. Теперь о другом. Я поручил бригадиру поговорить с тобой…
О в ч и н н и к о в (нахмурился). Были здесь… Колья навбивали…
А л л а. А что такое?
Ч у п р о в. К новому свинокомплексу подъезда нет. Балка, будь она трижды неладна, местность рассекает. Объезд четыре километра. Если двадцать рейсов в день — восемьдесят километров получается. В год — без малого тридцать тысяч! Горючее, износ протекторов, увеличение пробега — сама понимаешь — расходы непроизводительные. Из мелочей складываются. Выход один: подъездную трассу по задворкам пустить. По склону балки. Но там делянки Григория Ивановича цветочные вклинились.
Молчание. Входит В а л я, нерешительно останавливается у забора.
А л л а. Что ты предлагаешь?
Ч у п р о в (пожав плечами). Цветы на новое место пересадить.
А л л а (глядя на Овчинникова, потом, на Чупрова). Не понимаю. Вы оба знали. Давно знали. От меня скрывали. Зачем?
Ч у п р о в. Пока ясности не было…
А л л а. Саша, ты знаешь, что такое розарий?
Ч у п р о в. Приблизительно. Я, как известно, не цветовод.
А л л а (в волнении прошлась по двору). «Приблизительно»… «приблизительно»… Южный склон балки! В нем все дело. Дядя Гриша новые сорта выводит. Сеянцы нежные такие… Их от северных ветров спасать надо… Дядь Гриш, вы чего молчите?
О в ч и н н и к о в. Весь выговорился. Пользы на грош.
А л л а (нервно потирая лоб). По-другому тогда… По-другому… Пустырь был, понимаешь? Каменистый, бросовый… Это дядя Гриша рассказывал… Из армии он тогда пришел… Здесь поселился. У Михеева кусок неудобной земли попросил. Самой неудобной… Не земля, а корка спекшаяся… Вода с нее скатывалась… Он вручную корку дробил. Ломом. Камни в балку сбрасывал. Один. Потом уже и я помогала… Торф в подолишке таскала… Каменюки выворачивала… Ногти в крови всегда…
Ч у п р о в. Алла, я все понял.
А л л а. Подожди. Не все. Не все еще… Ты Михеевым недоволен, а он, Михеев-то, людей понимал, выходит… Дядя Гриша ему: «Отдай, мол, пустырь бросовый — вернется он в колхоз после моей смерти садом цветущим!» Такой договор был.
Ч у п р о в. Письменный.
А л л а. По душам разговор был. Дядя Гриша, подтвердите. Ну почему я одна должна! Дядь Гриш!
М а р и я Ф е д о т о в н а (опирается о забор). Одно скажу, експлуатация дитячого труда на всю железку шла. Алка несмышленкой была…
Ч у п р о в (строго). Федотовна, прошу тебя!
М а р и я Ф е д о т о в н а. Уточняю, Петрович, уточняю.
Ч у п р о в. Сам разберусь.
М а р и я Ф е д о т о в н а (с ехидцей). Самому тебе, Петрович, теперь разобраться трудновато.
Ч у п р о в (резко). Слышишь, Алла? Сама выводы делай.
М а р и я Ф е д о т о в н а (ретируясь). Я так, к слову.
Ч у п р о в (неожиданно громко засмеялся). Позиция моя — хуже и придумать нельзя. Бюрократ! Гонитель красоты!
В а л я (подходя ближе). Александр Петрович, очень желательно всем девчатам нашим, чтобы парни цветы нам хорошие дарили. Самые замечательные. А то одна карамель в мятом фантике.
Ч у п р о в. Не по существу, Брусничкина.
М а р и я Ф е д о т о в н а (вздохнув). Чему только их в десятилетках-то учат!
В а л я (надув губы). Всегда так. Не слушают, а потом: «Молодежь неактивная»! (Уходит.)
Ч у п р о в. Уважаю вас, Григорий Иванович, но давайте с позиции общественных интересов…
О в ч и н н и к о в. Значит, цветы обществу не нужны?
Ч у п р о в. В отрыве от конкретных фактов любой вопрос становится бессмысленным.
А л л а. Дядя Гриша всем саженцы дарит. Всем, всем! В центре областном — его цветы в парке. Жизнь украшать надо, Саша. Валя права. В строительном мусоре нельзя жить.
Ч у п р о в (терпеливо). Есть финансовый план, Алла. Я за него отвечаю… Интересы колхоза есть. Совесть, наконец…
Входит Ф е д о р Х р я щ.
А л л а (Федору). Ты что опять?
Ф е д о р (хрипло). Горло от пыли дерет. Напиться бы сейчас.
А л л а. Ковш на крюке… Рядом с колонкой.
Ф е д о р уходит за дом, слышно, как он качает воду.
О чем мы? Да… Совесть… (Вдруг осознала смысл сказанного.) Совесть? Ты хочешь сказать, что мы с дядей Гришей подбиваем тебя…
Ч у п р о в (мрачно). Ничего я не хочу. Выхода не вижу просто.
М а р и я Ф е д о т о в н а. Верно. Трудно тебе, Петрович, трудно. Но ничего. Люди свои, договоритесь. (Едко.) Один-то раз совесть стерпит.
Ч у п р о в. Помолчи, Федотовна!
М а р и я Ф е д о т о в н а. Председателя уважу. Другим, правда, рот не заткнешь.
О в ч и н н и к о в. Надоела ты, Марья. Зависть, ненависть твоя, как груз булыжный, давит.
М а р и я Ф е д о т о в н а. Ты на колхозных хлебах поднялся, цветами теперь торгуешь. А денежки все мимо колхозной кассы, все мимо…
А л л а (запальчиво). Оговор это, Саша! Глупости.
Ч у п р о в. Что поделать? Говорят.
О в ч и н н и к о в. Кто говорит? Марья? Правду сказал участковому, когда спросил меня. Самогоном она баловалась. В пятьдесят шестом году.
М а р и я Ф е д о т о в н а (взвизгнув). Вспомнил! В пятьдесят шестом! Забывать пора. А вот нынче…
А л л а. Корни-то где, видишь? Ведь больше никто не скажет…
Ф е д о р (выходя из-за угла дома). Почему никто? Я скажу.
Все с удивлением повернулись к нему.
А л л а. Ты?
Ф е д о р. Самолично. Видел. Было.
О в ч и н н и к о в (срываясь с места). Врешь, щенок! Где видел?
М а р и я Ф е д о т о в н а (пронзительно). Караул! Убивают!
А л л а (повиснув на руке Овчинникова). Дядя Гриша! Дядя Гриша!
Ф е д о р (отходя в сторону). За такие слова…
О в ч и н н и к о в. Доволен, председатель? Теперь меня скрутить легко.
Ч у п р о в. Я не хочу пользоваться своим правом, но…
О в ч и н н и к о в (с яростью). Не хочешь? Чего же ты хочешь? Добровольной капитуляции? Душу всю вымотал… Бригадира напустил, обмерщиков, уговорщиков… Хотел, чтобы Алла в стороне была? За спиной ее все? Не выйдет! Здесь (широкий жест в сторону цветочных делянок) четверть века жизни моей положено. Четверть века! И ее доля есть. Сами решайте… Коли не испугаетесь.
Ч у п р о в. Я испугаюсь?
А л л а. Саша, не в себе он.
Ч у п р о в. Постой, Алла… Я руководитель… не могу позволить подрывать… Я по-хорошему… Из уважения… А могу иначе.
О в ч и н н и к о в. Знаю. Можешь. Здесь не кабинет… Здесь ты герой! (Сел на крыльцо, низко склонив голову, замолчал.)
Ч у п р о в (взглянув на ухмыляющегося Федора и Марию Федотовну, резко). Хрящ!
Ф е д о р. Слушаю.
Ч у п р о в. Вчера разметчики колышки повбивали. На задах огородов…
Ф е д о р. Ага. Видел.
Ч у п р о в. Режь от колышка к колышку. Землю — в балку!
А л л а (вскрикнув). Саша! Подумай!
Ф е д о р (надвигая кепку на брови). Там же это… грядки, что ли…
Ч у п р о в. Повторяю, что за колышками — в балку! С бригадиром потом оформим. (Уходит.)
Ф е д о р (подняв руку, притопывает ногой). Салют наций! (Уходит.)
