Книга 2. Война и мир Сталина, 1939–1953. Часть 2. «О дивный новый мир…», 1945–1953 - Андрей Константинович Сорокин
На встречу, которая состоялась в Кремле вечером 11 февраля, были приглашены также болгарские руководители во главе с Димитровым. О серьезности ситуации свидетельствовал состав участников. Сталин пригласил не только Молотова, но и членов Политбюро Жданова и Маленкова, секретаря ЦК Суслова. Огласить претензии Сталин поручил Молотову. Помимо известных уже читателю инвектив в отношении бессрочного болгаро-югославского договора и направления дивизии в Албанию, серьезные претензии были предъявлены и Димитрову. Судя по всему, ветер перемен стал сбивать с правильного курса даже его, проведшего в лабиринтах кремлевской власти много лет и, казалось бы, привыкшего не только правильно улавливать настроения советского вождя, но и неукоснительно следовать кремлевским «понятиям» о целесообразном политическом и аппаратном поведении. Димитров на одной из проведенных пресс-конференций взялся порассуждать о Балканской федерации: «Когда вопрос созреет, а это безусловно будет, наши народы, страны народной демократии — Румыния, Болгария, Югославия, Албания, Чехословакия, Польша, Венгрия и Греция… разрешат его. Им надлежит решать, что это будет — федерация или конфедерация, когда и как она будет создана». Как сообщил оставшемуся в Белграде Тито руководитель югославской делегации Кардель, советские руководители будут возражать не только против постановки вопроса о балканской федерации, но и против создания таможенного союза и согласования экономических планов. Вместо балканской федерации Сталин предложил создать в регионе целые три федерации — польско-чехословацкую, румыно-венгерскую и югославо-болгаро-албанскую. Создание последней федерации было поставлено им в задачу дня. Вместо фактического поглощения Албании Югославией «югославским товарищам» предлагалось равноправное участие в трехстороннем союзе[360].
«Главный их вывод, — резюмировал Кардель, — необходимость постоянных консультаций по всем вопросам внешней политики»[361]. Советская сторона предложила участникам совещания подписать специальный протокол, который обязывал к проведению консультаций «по всем важным международным вопросам, затрагивающим интересы обеих стран». Два таких протокола — с Югославией и Болгарией будут подписаны 12 февраля.
Казалось бы, вопрос исчерпан, на следующий день после подписания протоколов Молотов даже подтвердил возможность встречи Сталина и Тито в марте или апреле. Однако Сталин поставил на паузу все переговоры, которые велись в это время с «югославскими товарищами» по вопросам экономического и военного сотрудничества. Через два дня после общей встречи Молотов сообщил Карделю об отказе в займе в 60 млн долларов золотом, уведомил, что югославские заявки «на военное снабжение» будут рассмотрены в ближайшее время[362]. Отношения замрут «в процессе ожидания по всем линиям», как выразился еще один югославский руководитель М. Джилас в телеграмме Тито из Москвы[363]. Это заставит Тито на заседании Политбюро ЦК КПЮ 1 марта признать: «Отношения между нами и СССР оказались в последнее время в тупике»[364].
Уже в марте произошел фактический разрыв отношений. Посол ФНРЮ В. Попович, докладывая в Белград об одной из своих встреч этого месяца с Молотовым, сообщил: «У меня из беседы с Молотовым сложилось впечатление, что они получили информацию от человека или людей, которым абсолютно верят»[365]. Если представить себе, что Сталин получил информацию об обсуждении сложившейся ситуации на заседаниях Политбюро ЦК КПЮ, состоявшихся 19 февраля и 1 марта, то последующие события становятся легко объяснимыми. Во время этих заседаний Тито настаивал на своем, причем в несколько уничижительном для СССР тоне: «Расхождений по внешней политике не было: на всех международных конференциях мы помогали СССР». Согласившись с тем, что «были небольшие упущения — не информировали их», он подтвердил: «…серьезных разногласий нет. Наша линия остается во внешней политике прежней». Более того, Тито заявил: «Мы должны быть упорными в проведении нашей линии, укреплении роли Югославии в мире, что, в конце концов, в интересах СССР». Иначе как двурушническим (по большевистской терминологии) такого рода поведение в Кремле расценить, конечно, не могли. Кроме того, на югославском Политбюро звучали и другие оценки советско-югославского взаимодействия, которые не могли не вызвать раздражения у советского вождя. Договор о судоходстве на Дунае был назван постыдным, о воздушном сообщении — неравноправным, прозвучала оценка об оказании «старшим братом» экономического давления и необходимости его выдержать, поскольку «речь идет о независимости нашей страны». «Югославские товарищи» откажутся и от идеи федерации с Болгарией[366]. В отношении Албании один из членов Политбюро подтвердил: «Албанию надо держать крепко, так как мы много в нее вложили и она важна для нас… у нас есть право контролировать все, что они делают, какие договоры заключают», предлагалось не посылать людей на учебу в СССР, поскольку «советские товарищи из многих вещей делают ошибочные выводы»[367]. Вероятнее всего, Сталину знал и результат встречи югославских руководителей с генсеком греческой компартии Захариадисом, состоявшейся между двумя упомянутыми заседаниями Политбюро КПЮ. На ней «югославские товарищи» уведомили греков о мнении Сталина, склонявшегося к прекращению действий партизан в Греции, но при этом пошли на поводу у греков, убедивших Белград в необходимости продолжить партизанское движение при условии поддержки со стороны Югославии[368].
Проект письма ЦК ВКП(б) ЦК КП Югославии о решении советской стороны отозвать гражданских и военных специалистов из Югославии
31 марта 1948
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 398. Л. 35–36. Правка — автограф И. В. Сталина]
Историкам удалось установить, что Москву о подробностях заседаний югославского Политбюро через советского посла информировал министр финансов С. Жуйович. Молотов даже поблагодарил его за разоблачение «мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК»[369]. 18 марта 1948 г. распоряжением Совмина СССР советское руководство приняло решение
