Лекарь Империи 6 - Александр Лиманский
— То есть как — ошиблись? — судя по всему, его главный телохранитель, сделал шаг вперед, но Ушаков, удержал его жестом.
— В первоначальном диагнозе. Но УЗИ показывает совершенно другую картину. Гораздо более серьезную.
Я переключил на режим цветного допплера. Потоки крови на экране окрасились в яркие сине-красные тона, показывая их скорость и направление.
— У вашего сына, граф Ушаков, гипертрофическая кардиомиопатия. Обструктивная форма. ГКМП, если использовать медицинскую аббревиатуру.
Ерасов буквально прилип к экрану. Его глаза, до этого полные гнева, расширялись с каждой секундой.
— Ох ты ж ё… — выдохнул он. — Межжелудочковая перегородка… Она же… Господи…
— Что? Что там? — Ушаков попытался разглядеть изображение, но для неподготовленного человека это была просто черно-белая абстракция.
— Посмотрите сюда, — я указал курсором на экране. — Вот это — межжелудочковая перегородка. Стенка между правым и левым желудочками сердца. В норме ее толщина должна быть восемь-одиннадцать миллиметров. У вашего сына…
Я активировал измерительную функцию, провел линию от одного края стенки до другого.
— Двадцать семь миллиметров в базальном отделе. Двадцать пять в среднем сегменте. Это почти в три раза больше нормы!
— Асимметричная гипертрофия! — Ерасов водил пальцем по экрану, бормоча как в трансе. — Смотрите! Задняя стенка левого желудочка — всего двенадцать миллиметров! А перегородка — гигантская! Соотношение больше двух к одному! Классическая картина!
Он повернулся ко мне, и в его глазах больше не было враждебности — только смесь восхищения и профессионального восторга.
— Коллега Разумовский, вы абсолютно правы! Но это еще не все! Смотрите — систолическое движение передней створки митрального клапана!
Я переключил в M-режим через митральный клапан.
— SAM-синдром, — кивнул я. — Систолическое движение кпереди. Передняя створка в систолу присасывается к гипертрофированной перегородке.
— Что создает динамическую обструкцию выносящего тракта левого желудочка! — Ерасов был как ребенок, получивший новую игрушку. — Покажите градиент! Нужен постоянно-волновой допплер!
Я переключил режим, установил контрольный объем в выносящем тракте левого желудочка.
— Седая моя голова… — Ерасов схватился за голову. — Пиковый градиент восемьдесят шесть миллиметров ртутного столба! В покое! Это же тяжелая обструкция.
— Я ничего не понимаю! — взорвался Ушаков. — Говорите по-человечески! Что с моим сыном⁈ Какие градиенты⁈ Какие синдромы⁈
Фырк, который снова осмелел и выбрался из-под стола, хихикнул у меня на плече.
— Лекари и их птичий язык! Специально придумали, чтобы пациенты чувствовали себя идиотами и платили больше!
— Не совсем так, но доля правды в этом есть, — мысленно ответил я.
Я отложил УЗИ-датчик, вытер гель с груди Максима и повернулся к Ушакову. Теперь мне нужно было стать не диагностом, а переводчиком.
— Граф, давайте я объясню простыми языком. Представьте сердце как насос. Четыре камеры, которые последовательно сокращаются и перекачивают кровь.
Я показал на своей груди, рисуя в воздухе контуры.
— Правое предсердие принимает венозную, «отработанную» кровь от всего тела. Правый желудочек качает ее в легкие, чтобы насытить кислородом. Левое предсердие принимает эту свежую, обогащенную кислородом кровь из легких. И, наконец, левый желудочек — самая мощная мышца — качает ее под большим давлением по всему телу, к каждому органу, к каждой клетке.
— Это я понимаю. Дальше?
— Между правым и левым желудочками есть мышечная стенка — перегородка. В норме она должна быть тонкой и эластичной. У вашего сына эта стенка аномально, чудовищно толстая. Почти в три раза толще нормы. Это врожденное генетическое заболевание, которое передается по наследству.
— Но он же всегда был абсолютно здоров! Проходил все медкомиссии для спортивной секции! Никогда ни на что не жаловался!
— Потому что его молодой, сильный организм до поры до времени компенсировал этот дефект. Но сегодня…
Я сделал паузу для драматического эффекта, давая ему осознать весь ужас ситуации.
— Удар по голове вызвал сильнейший стресс. В кровь произошел мощнейший выброс адреналина и других стрессовых гормонов. Сердце начало биться чаще и гораздо сильнее. Но из-за утолщенной перегородки выход из левого желудочка, через который кровь должна поступать в аорту, резко сузился. Сердце пытается качать сильнее, а выход почти перекрыт.
Ерасов подхватил, видимо, не в силах молчать от профессионального азарта:
— И это спровоцировало острую левожелудочковую недостаточность! Отек легких! А потом, из-за кислородного голодания самого миокарда, — фибрилляцию желудочков! Блестящая, просто блестящая диагностика, коллега!
Он повернулся к Ушакову.
— Ваше сиятельство, лекарь Разумовский только что спас жизнь вашему сыну. Если бы мы продолжали лечить травму головы, упустив истинную причину…
— Он бы умер, — закончил я за него ровным, безэмоциональным тоном. — При следующем стрессе. Может, завтра, на экзамене. Может, через неделю, на тренировке. Но это случилось бы обязательно. Драка просто стала спусковым крючком для бомбы, которую он носил в своей груди с самого рождения.
Ушаков побледнел.
Его лицо из багрового стало пепельно-серым. Он медленно опустился на стул, который кто-то из охранников предусмотрительно подставил ему под колени.
— Вы хотите сказать… мой сын мог умереть в любой момент?
— Более того, — я посмотрел на Ушакова. — Вам повезло, что это случилось именно сегодня. Именно здесь. Именно сейчас.
— ПОВЕЗЛО⁈ — граф вскочил со стула, его глаза снова вспыхнули яростью. — Мой сын чуть не умер, а вы говорите — повезло⁈
— Да, повезло, — я ответил жестко, не отводя взгляда. — Потому что если бы не драка с Альбертом фон Штальбергом, если бы приступ не случился на приеме в доме барона, где я по чистой случайности оказался рядом, если бы я не удержал вашего сына на «Искре» до приезда скорой — он был бы мертв. Просто упал бы переживая расставание с девушкой или еще что-то и умер. И никто бы не понял, отчего.
Тишина.
— До приезда скорой? — Ерасов повернулся ко мне, его лицо выражало абсолютное неверие. — Вы держали пациента в состоянии фибрилляции желудочков на чистой «Искре» До приезда скорой?
— Больше десяти минут, — кивнул я.
— Это невозможно! — Ерасов схватился за голову. — Максимальное документированное время поддержания жизни «Искрой» при остановке сердца — три минуты! И то, Магистр-целитель после этого месяц в коме провел! Выгорание магических каналов четвертой степени!
— Ну, я не в коме, —
