Алкиной - Роман Львович Шмараков

римлян видом переговоров, и боясь, что хитрости персидские возымеют успеха более, нежели его витийства, составил тайное письмо на римские рубежи, и посланцы его доставили, написанное тайнописью и спрятанное в ножнах меча. Этих предосторожностей показалось Прокопию мало: в опасении, что посыльные его будут схвачены, письмо понято и произойдут из сего скорбные следствия, он писал темно, что-де «внуки Акрисиевы, горя вспыльчивостью и свирепством, держат у себя Еврибата и Годия с намерением опорочить их или убить, сами же, не довольствуясь Леандровым садком, хотят заставить целоваться берега Граника и дать оплакивавшим Гимна-волопаса новый повод для скорби; азийский улей они затевают наполнить перелетным роем; если данаи пренебрегут своей Палладой, некому будет над ними горевать». Весь гарнизон разгадывал это письмо и не мог догадаться, кто такие Акрисиевы внуки и чего им надобно, только друг с другом переругались. Пошли к учителю грамматики, а он у них в Амиде один, старый и всякого разумения давно лишился, и не могли проку добиться, только махнули рукой и сказали: какой ты учитель, коли Акрисиевых внуков не знаешь, на что мы к тебе детей посылаем, он же на попреки отвечал, что нотариев не в таких школах учат, какова у него амидская, так немудрено, что они изящно пишут. Послали в соседнюю крепость за грамматиком. На обратной дороге столкнулись впотьмах с персидским разъездом; двое в плен попали, а третий, укрывшись в кустах, привязал на вьючную лошадь плошку с фитилем да погнал ее в сторону, а сам с грамматиком пустился в другую, и покамест персы гонялись за огнем, думая, что там перед начальником отряда факел несут, они вдвоем благополучно до Амиды достигли. Этот грамматик для них самым прекрасным образом истолковал Прокопиево письмо, стоя на амидской стене, когда все пространство перед нею уже кипело персами, слонов гнали и шатры ставили: именно, что внуки Акрисиевы – это персы, затем что происходят они от Перса, Персеева сына; Еврибатом и Годием он называет себя с комитом Луцилианом, затем что те были царские вестники, а они – императорские послы; Леандров садок – это Геллеспонт; заставить целоваться берега Граника значит соединить их мостом, а сказанное насчет пастыря Гимна – то же относительно Риндака, все же вместе означает, что персы не намерены блюсти мир, но, наполненные спесью, хотят перейти Анзабу и Тигр и стать хозяевами всего Востока. Слыша такие отменные объяснения, комит Элиан, глядевший вниз, с досадою его благодарил. Сослужив эту службу, грамматик остался в Амиде, так как выйти из нее уже некуда было, и теперь они препираются с тем первым.

Мы глядели со стен: все пространство блестело оружием, персидская конница в броне стояла на холмах и по полям. Царь персов разъезжал перед войском; вместо диадемы на нем была золотая баранья голова в изумрудах; персидские вельможи, разодетые как на праздник, за ним тянулись вереницей. Следом гнали толпу скованных, в которых иные из амидской стражи признали знакомцев, служивших в крепости Реман. Царь подъехал к самым воротам, уверенный, что для него нет опасности, может быть, думая своим видом внушить нам уныние и мысли о сдаче; но стрелы и дроты полетели в блестящую его ризу, и если бы не пыль, курившаяся на равнине, здесь бы его замыслам и кончиться. Копье просадило полу его одежды, он поворотил коня и поскакал к своим. Солдаты говорили, что в Ремане, за высотою и надежностью его стен, многие хранили свое добро, которое теперь, конечно, досталось персам; иной, вглядываясь в отдаленные шатры, уверял, что видит среди скарба ковры такого-то и сундуки такого-то, указывая на них рукою, товарищи же отвечали ему, чтоб не врал и что отсюда ничего нельзя разглядеть.

Поутру царь отправил к нам послов. Ехал в нашу сторону на караковом коне человек среднего роста, в морщинах, невеликой на вид силы, с большой стражею. Надобно было его выслушать или по крайности не вредить, но в солдатах такое было ожесточение и опрометчивость, что один отменный стрелок, примечая, что густая толпа уже досягаема для выстрела, кликнул двух товарищей, стал к баллисте и так был счастлив в выстреле, что юноше несравненной красоты, ехавшему подле посла, пронзил и латы и грудь и поверг его с коня мертвым. С обеих сторон поднялся вопль. Враги поскакали было назад, но вскоре устыдились и вернулись за телом; меж тем и наши высыпали толпою из ворот, чтобы не упустить их смятения, посол же, сойдя с коня, плакал над мертвым. Насилу его подняли и отвели в сторону. Над телом же завязалась жестокая битва, ибо галлы, вышедшие из амидских стен, были словно жеребец, застоявшийся в конюшне, а с противной стороны люди бились, одушевляемые боязнью потерять тело. Сперва персы сбили наших, и те отступили, но ненадолго: кто-то умел их остановить и устыдить; тогда снова нахлынули. Труп волочили, ременной петлей захлестнув лодыжку. Целый день спорили, и набралась покойнику приличная свита, пока ночь, опустившись над ними, не помогла решить дело и персы не добились своего, когда уже не видно было, какого мертвеца куда тянут. Персы уходили, задние отбивались; наши брели по полю, переворачивая убитых и крича, чтоб отперли для них ворота.

V

Объявлено было перемирие, и поутру убитого юношу в прекрасных доспехах подняли и положили на высокий помост. Вокруг него поставлены были десять лож; на них лежали деревянные изваяния, что выглядели, как люди, уже проведшие некоторое время в гробу. Горожане стояли на стенах, глядя на персидскую скорбь. Говорили, что посол, ехавший к нам, – царь хионитов, а убитый юноша – его единственный сын; что хиониты, свободное племя, соседствуют с персами на северных рубежах, близ города Горго, и обыкновенно враждуют с ними из-за пограничных земель, но ныне пришли союзниками персидскому царю; что теперь хиониты не уйдут отсюда, но будут стоять под амидскими стенами, пока не возьмут города и не разорят его дотла, ибо царь не оставит любимого сына неотомщенным. Говорили также, что царь персов, привыкший глядеть на себя, словно на некую святыню, полон яростью из-за того, что мы в него стреляли, и согласится с хионитами в намерении истребить Амиду, каких бы издержек ему это ни стоило. Толковали и о том, что означают изваяния вокруг покойника: одни говорили, что это изображения городов, которыми властвовал умерший, ныне погруженных в глубоком плаче; иные держались мнения, что это предки покойника, с коими он ныне делит трапезу; кто-то уверен был, что статуи сотворены магами персидскими к нашему