Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
В полковом солдатском комитете по-прежнему бурлило и вспенивалось, и постепенно власть захватили меньшевики и эсеры, «которые держали курс на поддержку Временного правительства».
Двадцать пятого октября 1917 года в Петрограде большевики, чтобы остановить распад страны, совершили революционный переворот. В стране началось жестокое противостояние сторонников и противников Февральской революции.
На юго-западе России мгновенно всё особенно обострилось. 28 октября в Киеве юнкера и казаки окружили Мариинский дворец и арестовали заседавший там ревком в полном составе. Узнав об этом, солдатские комитеты подняли гарнизон. Солдаты атаковали казармы Владимирского военного училища, овладели артиллерийскими складами, гарнизонной гауптвахтой и выпустили арестованных на свободу. Тем временем Центральная рада стянула к Киеву верные ей войска, сформированные из украинских солдат и офицеров, настроенных националистически, на отделение Украины от России. «Вольные казаки» и гайдамаки Петлюры дрались за провозглашённую ими Украинскую народную республику, они готовы были не только свою жизнь положить за идею «незалежности», но и перерезать глотки всем тем, кто стоял на их пути. Когда самостийщики ворвались в русский город Киев и другие крупные города Малороссии, тут же начались повальные кровавые расправы над красногвардейцами и всеми сомнительными. Рада не признала Октябрьскую революцию в Петрограде и власть большевиков. В рядах её вооружённых формирований оказалось много русских офицеров, которые впоследствии окажутся на юге России в Добровольческой армии. А пока они вместе с самостийщиками тщательно зачищали украинские города и сёла от подразделений и отрядов, подчинявшихся ранее Временному правительству и симпатизировавшим большевикам. Эти части зачастую просто не успевали выбраться в Центральную Россию из-за паралича железных дорог. В лучшем случае их разоружали и распускали по домам. Но некоторые подразделения отказывались складывать оружие, тогда начиналась резня. Кому-то удавалось прорваться на восток, кому-то нет. Кто-то волею судьбы – бежать было больше некуда – оказывался на юге, у «добровольцев».
Кстати, многие из офицеров и 3-го конного корпуса, и других соединений и частей Императорской армии так и останутся, приживутся в армии пана Петлюры среди гайдамаков и «вольных казаков» «незалежной» Украины. Их потом долго будут отлавливать по степи и в лесах. К тому времени они уже не единожды поменяют присягу в различных формированиях своих атаманов и батько́в.
Распадалась и 10-я кавалерийская дивизия. Генерал Келлер после отречения Николая II от царских обязанностей и управления страной присягать Временному правительству не стал. Его примеру последовали многие офицеры 3-го конного корпуса. Сколько мог, удерживал дивизии от разложения. Не принявших новую присягу Временное правительство начало отстранять от должностей. Какое-то время был не у дел. Потом, поддавшись на уговоры гетмана Скоропадского, возглавил его войска. Но это продолжалось недолго. Корпус тем временем был брошен и в нём хозяйничали все кому не лень.
«Кончилось тем, – вспоминал Жуков, – что в начале осени 1917 года некоторые подразделения перешли на сторону Петлюры.
Наш эскадрон, в состав которого входили главным образом москвичи и калужане, был распущен по домам солдатским эскадронным комитетом. Мы выдали солдатам справки, удостоверяющие увольнение со службы, и порекомендовали им захватить с собой карабины и боевые патроны. Как потом выяснилось, заградительный отряд в районе Харькова изъял оружие у большинства солдат. Мне несколько недель пришлось укрываться в Балаклее и селе Лагери, так как меня разыскивали офицеры, перешедшие на службу к украинским националистам».
Нечто подобное в эти же дни пережил фейерверкер-артиллерист и будущий Маршал Советского Союза Иван Конев, находившийся неподалёку, под Киевом, в составе артиллерийского дивизиона гвардейского кирасирского полка. «Полк категорически отказался украинизироваться, что по единому решению офицеров и кирасир было явно недопустимым для старого русского гвардейского полка». В одной из бесед с Константином Симоновым Конев рассказал, как гайдамаки разоружали их дивизион: «Я прятал шашку и наган под полушубком, мне за это здорово попало. Все командиры перешли на сторону гайдамаков. Наш дивизион был настроен революционно, многие поддерживали большевиков, поэтому Рада приняла решение дивизион расформировать и отправить на родину».
После «разоружения» дальнейшая судьба двух будущих маршалов весьма схожа: Конев отправился в родную деревню Лодейно под Великим Устюгом, а Жуков – в Стрелковку под Малоярославец. Военная карьера для них, в столь роковое время начавших её, закончилась, казалось, навсегда.
Все дороги в России лежат через Москву.
Жуков в мемуарах уточняет, что приехал в Москву 30 ноября 1917 года. Могилы солдат «двинцев», «кремлёвцев» и «самокатчиков» у кремлёвской стены уже осели и были засыпаны снегом. Москвичи потихоньку стали забывать о кровавой бойне, разыгравшейся здесь. Юнкеров и офицеров отпевали в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот при огромном стечении народа и похоронили на Братском кладбище в селе Всехсвятском (ныне район метро «Сокол»). Солдат хоронили уже по новому обряду. На похороны же юнкеров Александр Вертинский напишет песню и до конца жизни будет петь её в разных концах земли от Москвы до Шанхая.
В день похорон юнкеров – так, по всей вероятности, совпало – Первая мировая война для России закончилась. Чтобы плавно перейти в Гражданскую. День был ненастный, дождливый, холодный, слякотный.
Впоследствии, возможно, тот самый священник, в которого «женщина с искажённым лицом» швырнула обручальное кольцо, напишет в своих мемуарах: «Невиданная, трагическая картина. Я был потрясён… В надгробном слове я указал на злую иронию судьбы: молодёжь, которая домогалась политической свободы, так горячо и жертвенно за неё боролась, готова была даже на акты террора, – пала жертвой осуществившейся мечты…»[8]
Московские вокзалы были забиты солдатами. Многие тогда возвращались с фронта. Кто дезертиром, кто по решению солдатского комитета, кто через кордоны гайдамаков, кто как. «Декабрь 1917 и январь 1918 года, – продолжает Жуков, – я провёл в деревне у отца и матери и после отдыха решил вступить в ряды Красной армии».
4
Москва ко времени возвращения Жукова с фронта была уже большевистской.
Жуков первым делом наведался к Пилихиным. Новостей там было много. Самым радостным для Георгия было то, что Александр уже встал на ноги и вернулся домой. Братья обнялись и всю ночь потом не смыкали
