Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Здесь надо уточнить: никакого жесткого предписания «идти в инженеры» по типу «партия велела» комиссару Ефиму Славскому никто не давал. Возникла возможность, и он ею воспользовался. Разумеется, не без сомнений. Боевые товарищи посмеивались: «Ты что, Ефим, в студенты пойдёшь, в штафирки?»
Альтернативой обучения после получения среднего образования – и залогом дальнейшей – гораздо более «логичной» – военной карьеры была Академия РККА, куда партийного Славского с его боевым, командирским опытом наверняка бы взяли, выскажи он такое желание.
Правда, по его воспоминаниям, медицинская комиссия признала его негодным к дальнейшей строевой службе. При богатырском здоровье будённовца Ефима это было довольно странным вердиктом. Но, очевидно, здесь сыграли свою роль два его ранения. «Я начал сперва скандалить – я же еще молодой – туда-сюда, демобилизуйте, раз так. А потом сам задумался: а кто я такой? Сейчас большой военный начальник, бывший неквалифицированный рабочий – куда я пойду?» – вспоминал он.
Судьба его сложилось лучше, чем у множества его бывших командиров и сослуживцев, попавших под ежовские репрессии. В 1938‐м был расстрелян командир Особой кавбригады Константин Степной-Спижарный. В том же году застрелился, предупрежденный об аресте, другой комбриг Особой бригады, Елисей Горячев, к тому времени уже заместитель командующего войсками Киевского военного округа. Расстрелом закончилась военная карьера помощника командира 1‐го кавполка Особой кавбригады, а потом и комбрига Николая Ракитина. Репрессированы были и многие другие военные, которых лично знал Ефим Славский и которые знали его. При выявлении «военных заговоров» и «шпионских связок» едва ли не каждый действующий красный генерал (а Славский к тому времени до такого звания наверняка дослужился бы) мог пойти по «групповой» статье. Особенно если они были давними и близкими знакомыми. Судьба свернула Славского на другую дорогу очень вовремя..
Некоторые сетевые источники сообщают два довольно странных «факта» из биографии Ефима Павловича этого времени. Пишут, что он в 1928–1929 годах якобы работал заведующим базисными складами «Гослаборснабжения» (Государственный трест по производству и сбыту лабораторного оборудования), а в 1930–1933 годах был еще вдобавок и депутатом Мосссовета. Однако в списках депутатов этих лет фамилия Славского не значится, штатных расписаний работников складов не сохранилось.
Да и противоречат такие сведения элементарной логике. Ведь в эти годы он, по собственным воспоминаниям, учился на подготовительных курсах, а затем поступал в Московскую горную академию. Быть первокурсником и заведовать складами, да еще «депутатствовать», мягко говоря, затруднительно.
А как было на самом деле? «На теперешнем Ленинском проспекте, а тогда на Калужской улице, располагалась Горная академия с шестью факультетами, созданная еще Лениным в 1918 году. Был там даже факультет торфяной. Поскольку торф как основное топливо, как уголь использовался, готовили специалистов с высшим образованием и по торфяному производству, его добыче. Среди других был и металлургический факультет, ставший, после преобразования академических факультетов в шесть самостоятельны институтов, Институтом цветных металлов и золота. И вот там – в академии и в институте учился я студентом великовозрастным пять лет. Одновременно практиковался на заводах», – рассказывал Ефим Павлович [86. С. 16].
Славский не пояснял в воспоминаниях, почему выбрал именно металлургический факультет, но, зная его юность в Донбассе, это неудивительно. Можно сказать, кавалерист вернулся в металлурги, но на новом уровне. Пришлось грызть гранит, а в данном случае – металл науки. Штудировать учебники по физике, химии, материаловедению, теплотехнике, заучивать мудреные сперва названия металлов на латыни: Aluminium, Cuprum, Plumbum, Zincum…
С последними – свинцом и цинком – судьба свяжет его совсем скоро. С первым – алюминием – чуть погодя. Но вряд ли мог тогда вообразить студент Славский, что большая часть его последующей жизни пройдет под знаком загадочного радиоактивного металла Uranium. И связь эта будет самой что ни на есть жесткой, местами – жестокой.
В те годы применение этого самого тяжелого природного металла с атомным номером 92 было весьма скромно: в качестве присадки в инструментальные стали вместо редкого вольфрама, для красивой флуоресцирующей керамики и стекла, для усиления негативов и окрашивания позитивов в фотоделе. Так что за ураном тогда не «гонялись». То ли дело железо, свинец, золото, алюминий, которые кровно нужны Советской республике, входящей в индустриализацию!
Правда, вот любопытный и малоизвестный факт – еще в 1918 году кайзеровское правительство Германии настойчиво домогалось от большевиков «в счёт платежей по Брестскому договору радиоактивные остатки и месторождения радиевых руд» царской России [14]. Дотошные немецкие «виссеншафтлеры» уже тогда смотрели вперед – в будущую атомную эру, которую предвидел Вернадский.
У студента же Горной академии Славского были другие заботы. Вторая после Гражданской войны и гораздо более резкая смена образа жизни давалась непросто. Вместо казармы, плаца, конюшен – гулкие аудитории с амфитеатром наклонных парт. Вместо привычных сослуживцев и командиров – важные профессора, разбитные студенты. И зачеты, сессии, ночная зубрежка…
Когда первый раз увидел помпезное здание академии с мощными колоннами, зашел по скрипучему паркету коридоров в учебную часть с высокими окнами – явно оробел, хоть и мог уже считаться столичным жителем и нрава был неробкого. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока интеллигентного вида женщина в круглых очках и черной блузе, взглянув мельком на его документы, не сказала, ему улыбаясь:
– Ну, что же вы стоите, Ефим Павлович! Присаживайтесь! Меня зовут Зинаида Прокофьевна.
Славский сел на край венского стула. Ему было неловко от своего уже не юного для студента возраста, от зычного голоса и размашистых движений – хотелось как-то уменьшиться.
– Хотите, значит, на инженера учиться, цветными металлами интересуетесь? – продолжала улыбаться зав. учебной частью. – Да вы не стесняйтесь – пришли куда надо и вовремя. Будённовец, герой – мы таких любим! – сказала она уже серьезно. – А то к нам такие архаровцы поступают… Да и партийный, вот вижу – это хорошо – подтянете дисциплинку у молодежи.
Здание Московской горной академии. 1930 г.
[Из открытых источников]
И уже по-деловому суховато спросила:
– Без семьи? Жить есть где?
– Я один, но жить негде, – признался Славский.
– Это не очень хорошо, – еще более посерьезнела Зинаида Прокофьевна. – Общежитие у нас небольшое и уже переполнено: много из других городов к нам товарищей направили. Можете на какое-то время комнату снять?
– Постараюсь – коротко отвечал Ефим.
– Ну вот и добре, – вновь повеселев, почему-то на украинский
