Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
С т а л и н: – Я опасаюсь, что местность в направлении на Починок лесисто-болотистая, и танки у вас застрянут там.
Ж у к о в: – Докладываю. Удар намечается через Погуляевку южнее реки Хмара по хорошей местности с выходом в район Сторено – Васьково, тридцать километров северо-западнее Рославля, километров десять южнее Починок. Кроме того, наносить удар по старому направлению не следует. На нашу сторону сегодня перешёл немецкий солдат, который показал, что сегодня в ночь разбитая Двадцать третья пехотная дивизия сменена Двести шестьдесят седьмой пехотной дивизией и тут же он наблюдал части СС. Удар севернее выгоден ещё и потому, что он придётся по стыку двух дивизий. Всё.
С т а л и н: – Вы в военнопленных не очень верьте, спросите его с пристрастием, а потом расстреляйте. Мы не возражаем против предлагаемого Вами манёвра за десять километров южнее Починок. Можете действовать, особенно сосредоточьте авиационный удар, используйте также РС. Когда вы думаете начать?
Ж у к о в: – Перегруппировки произведу к седьмому. Седьмого – подготовка, восьмого на рассвете – удар. Очень прошу подкрепить меня снарядами РС-76, да и 152 мм 1930 года, минами 120 мм. Кроме того, если можно, один полк Илов и один полк Пе-2. И танков штук десять КВ и штук пятнадцать Т-34. Вот все мои просьбы. Всё.
С т а л и н: – К сожалению, у нас нет пока резервов РС. Когда будут – дадим. РСы получите. Жалко только, что Ерёменко придётся действовать одному против Рославля. Не можете ли организовать нажим на Рославль с северо-востока?
Ж у к о в: – Нечем, нечем, товарищ Сталин. Могу только отдельными отрядами, подкрепив их артиллерией, но это будет только сковывающий удар, а главный удар нанесу на рассвете восьмого, постараюсь, может быть, выйдет на рассвете седьмого. Ерёменко ещё далеко от Рославля, и я думаю, товарищ Сталин, что удар седьмого или восьмого – это будет не поздний удар. Всё.
С т а л и н: – А прославленная Двести одиннадцатая дивизия долго будет спать?
Ж у к о в: – Слушаю. Организую седьмого. Двести одиннадцатая сейчас формируется, будет готова не раньше десятого. Я её потяну в качестве резерва, спать ей не дам. Прошу вас разрешить немедленно арестовать и судить всех паникеров, о которых докладывал. Всё.
С т а л и н: – Седьмого будет лучше, чем восьмого. Мы приветствуем и разрешаем судить их по всей строгости. Всё. До свидания.
Ж у к о в: – Будьте здоровы»[110].
Разговор весьма характерный. Во-первых, он свидетельствует о том, что, по всей вероятности, в штабах существовали мнения, которые радикально отличались от намерения Жукова решительно продолжать атаковать противника и ликвидировать Ельнинский плацдарм. Во-вторых, Жуков, видимо, уже более или менее отчётливо понимая и принимая свою миссию при Верховном Главнокомандующем, терпеливо и с глубоким знанием дела обучал его тому, что Верховный Главнокомандующий должен знать. В-третьих, Жуков мягко уходит от опасной идеи распыления сил. Но Сталин чувствует, что настаивать бессмысленно, что жуковское «нечем, нечем» – это та последняя позиция, которую тот будет защищать до конца.
В разговоре Сталин упомянул 211-ю стрелковую дивизию полковника И. Я. Фурсина. Во время боёв дивизия не выдержала ночной контратаки противника и побежала. Бег превратился в панику. Фланг соседней 149-й стрелковой дивизии оказался открытым. Немцы воспользовались этим, ударили во фланг 149-й стрелковой дивизии и смяли её полки. О прорыве на стыке дивизий 43-й армии Жукову доложили в тот момент, когда он по приказу Верховного собирался выехать в Москву. Он сразу же приказал соединить его с приёмной Сталина. Сохранилась стенограмма этого короткого разговора с секретарём Сталина Поскрёбышевым. Она датирована 1 сентября 1941 года.
«Ж у к о в: – Здравствуйте, товарищ Поскрёбышев. Только что сейчас получил неприятные сведения о Двести одиннадцатой дивизии, действовавшей на Рославль. Она, эта дивизия, поддавшись ночной панике, отскочила назад километров на три – шесть и создала этим отскоком невыгодное положение для другой стрелковой дивизии – для 149-й. Ввиду сложности обстановки я хотел бы ночью выехать на участок Двести одиннадцатой дивизии и там навести порядок и прибрать кого следует к рукам, поэтому я просил бы, если только можно, отложить мой приезд, если нельзя его отложить, я могу через пятнадцать минут выехать».
Как Жуков наводил порядок на участке 211-й стрелковой дивизии и как «прибирал кого следует к рукам», об этом точных сведений нет. Многие архивы закрыты. К примеру, документы дивизионного уровня рассекречены лишь отчасти: донесения, ведомости расхода боеприпасов, списки выбывших и награждённых, приказы. Но закрыт фонд политдонесений и вся документация о работе военных прокуроров дивизий. Я уже не говорю об армейских и фронтовых фондах. Чем выше уровень, тем увесистей замки на архивных дверях.
Однако известно, что полковник Фурсин был отстранён от командования. Жуков, решавший подобные задачи очень быстро и радикально, на 149-ю дивизию поставил подполковника М. С. Батракова, который командовал в соседней дивизии стрелковым полком. Получивший звание Героя Советского Союза за августовские бои и только что вернувшийся из госпиталя, подполковник Батраков[111] быстро собрал разбежавшиеся войска, и брешь в порядках Резервного фронта была заделана. Полковник Фурсин, по всей вероятности, был отдан под суд. Но наказание было нестрогим, потому что в 1943 году он уже командовал гвардейской дивизией. Можно предположить, что виновных всё же нашли и наказали. И вовсе не потому, что комфронта лично приказал. А прежде всего потому, что части дивизии дрогнули, что
