На золотом крыльце 2 - Евгений Адгурович Капба
Девушка подняла над столом кулак, и я стукнул по нему в качестве приветствия.
— Лосятину пряного посола передал, — я тут же полез в рюкзак. — И медвежий клык!
Я положил подарки перед ней и взялся за кофе. Не пробовал никогда этот напиток, а вокруг него ведь — целые ритуалы, целый культ! Сделав маленький глоток, я тут же сунул в рот кусок шоколаду.
Признаться честно: на вкус кофе был как кипяченая земля с пряностями. И не выплюнул его я только потому, что точно получил бы по морде от Хорсы. Девушка между тем резанула ножом мясо, с видимым удовольствием отправила его в рот и принялась жевать:
— Нет, ну… Вот умеет он вяленое мясо делать! — прерываясь на то, чтобы проглотить еду проговорила она. — Болван редкостный, но, знаешь, в целом — хороший брат! Он меня от трех вервольфов отбил, когда мне десять было… Правда — я сам виновата. Я у них воровала кости!
— П-ф-ф-! — я фыркнул, и кофе едва не полилось у меня через нос. — Воровала кости у вервольфов?
— О-о-о-о да, чего я только не вытворяла! — закивала она. — Уруки-подростки — это стихийное бедствие. Знаешь про семь казней египетских? В Библии не написали про восьмую казнь — пару тысяч серокожих юных долбоящеров, в своих скитаниях по Африке набредших на Мемфис… Или тогда Ахетатон был столицей? В общем, Моисей своих увел потому, что фараон от урукских деток отделаться не мог, я тебе точно говорю!
— А родители? — удивился я. — Где были урукские родители?
— Громили Финикию в поисках фиников! — безапелляционно заявила очень эрудированная для орчанки девушка.
— Но Финикию то-так назвали не из-за фиников! Нет там фиников! — принялся пояснять я. — То есть, может, и есть, но не прям столько, чтобы страну называть.
— Да-а-а? — удивилась она. — А с хрена ли ее так назвали тогда?
— Ну-у-у, на тамошнем языке так именовали каких-то моллюсков, из которых добывали пурпурную краску, — почесал голову я. — Что-то такое…
— О как! — она отправила в рот большой кусок шоколада и стала его грызть. — В очередной раз уруки всех отхерачили и все поломали без дай-причины. Ничего удивительного!
А потом вдруг взяла — и схватила меня за волосы, и принялась вертеть моей головой в разных плоскостях.
— И вправду — зарос, как псина! Тебе такие лохмы не идут, надо вот тут убрать, здесь контур подровнять и побрить тебя как положено. Что за юношеский пушок на щеках, несолидно! — она погладила меня по лицу горячей и сухой ладонью, и я, если честно прибалдел.
Это было гораздо приятнее, чем когда меня здоровенный орчелло за волосы таскал! Ему я хотел врезать, а Хорсу — хотел погладить по лицу в ответ.
— Давай, заканчивай, и пойдем стричься, у меня за фургоном все оборудовано, — безапелляционно заявила она. — Ты допиваешь кофе и идешь за мной. Поверь мне, я сумею тебя удивить. Ты — красивый парень, статный, рослый — для человека, конечно… Но совершенно не умеешь себя подать! Тебе на свою внешность плевать, это сразу видно. Ну, и зря. Пошли быстрей!
Она мигом сделала последний глоток из чашечки, поставила ее на стол, встала и поманила меня за собой.
— А-хм! — только и смог выговорить я, оторопев от неожиданности. А потом у меня в голове щелкнуло, и я стал нарезать, как нормальный Миха Титов: — Хорса, я ж после такого потока комплиментов решу, что неотразим, и приглашу тебя в кафе. Это же просто бальзам на душу — такая девушка нахваливает мою внешность! Я, может, в жизни своей столько положительных отзывов о собственной тушке не слышал, так что щас ка-а-ак подумаю, что тебе понравился… Мы, парни — такие. Нам много не надо! По лицу погладила, кофе угостила, комплимент сказала — и я весь твой!
— Что-о-о-о? — у нее даже зрачки расширились, а поза орчанки приобрела явно охотничий подтекст. — Какая — «такая девушка»?
— Дико красивая. Ужасно привлекательная. Чудовищно сексуальная, — оттарабанил я.
Слово «сексуальная» говорить было как-то неловко, но оно отражало именно то, что должно было отражать. И я тут же допил кофе, чтобы скрыть волнение. На вкус реально как земля, как они вообще это употребляют? Еще и живот урчит от него… Никогда не стану кофеманом!
— Э-э-э-э… — смотреть на растерянную орчанку было очень интересно. — Тебя хрен поймешь, Миха. Но ладно, я зафиксировала: впервые в жизни симпатичный человеческий юноша назвал меня сексуальной. Учту. Пошли стричься!
Ну, и я пошел за ней.
* * *
За фургоном действительно все было оформлено как положено. Кожаное удобное кресло с хромированными подлокотниками, черные простыни с белой дланью, огромное кресло с подсветкой по периметру, куча всяких инструментов (одних ножниц пять видов!) какие-то пшикалки, расчесочки, машинки, опасные бритвы и прочая цирюльно-барбершопная атрибутика. А еще — раковина с душевой трубкой, полотенца и все такое прочее.
Я уселся в кресло, Хорса отрегулировала его высоту, накинула на меня простынь, предварительно защитив шею какой-то бумажной наклейкой, и спросила:
— Голову мыть будем? А, конечно будем, ты ж с форпоста, небось, нормального шампуня триста лет не видал… Сейчас водички принесу…
И принесла. Две бутыли по двадцать пять литров. На плечах. И никакого видимого неудобства она явно не испытывала! Наверное, еще по две могла легко взять, просто ухватиться не получалось… В общем — уникальная девушка. Сунув шланг из-под раковины в одну из бутылей, вторую она отставила в сторонку и сказала:
— Приступим. И не смей говорить мне, как стричь тебя! Я знаю, как надо.
Очень решительная особа, аж страшно. Но мне было жутко интересно, и вообще — волнительно все то, что сейчас происходило. Еще бы! Хорса ведь меня стригла, заходя то с одной, то с другой стороны, наклоняясь надо мной, постоянно меня касаясь и изгибаясь в разных позах. Я посматривал на нее и так, и эдак, и через зеркало и напрямую, и очень радовался, что штаны у «оливы» такие удобные, а простыня — такая свободная.
