Гена Портер и Зловещие Мертвецы - Константин Александрович Костин

Так никакой закуски не напасешься, если каждая рука пельмени за печку таскать будет! Да и зачем ей пельмени, коли у нее рта нету? Смотрю – снова из-за печки вылезла, уже без пельменей. И опять в тазик целит. Да я ж тоже не дурак! Взял и поднял тазик повыше, чтобы рука допрыгнуть не могла! Она вокруг мечется, скачет, да достать не может! Как говорится, не все то коту шило в мешке таить!

Колька тоже времени даром не терял. Ружжо на плечо повешал, веревочку у пилы дернул и давай Димку кромсать, что есть мочи. Оно ведь бензопилой-то быстрее, зомбя увернуться не успевает. Пока ружжо это свое "бах-бах", бензопила уже сто раз успеет "вжжжж" сделать.

Димка только лапищу свою к Коляну потянет, а Колен ее "вжить" – и нету лапищи! Вторую потянул, Колян и вторую чикнул. А у зомби, окромя рук, только зубы страшные, потому что зубами куснуть может. А кто его знает, что там зомбя в рот тащил и когда зубы чистил? Он пока живой-то был все подряд жрал, даже бургеры американские, а как помер – там тем более. Колян ему в хавальник поганый с ноги и зарядил. Прямо в прыжке с развороту вертухой зафигашил. И, пока Димка зубами своими плевался, бензопилой его "вжух" – и пополам! Был один целый Димка, а стало двое по половинке. И где там Димка, где Джонни – не разобрать совсем.

Один только лесничий остался, да рука это противная. Чего там толку-то в этой руке? У нее мозгов-то совсем нету, потому что башки нету. А башка – это штука крайне полезная, к ней рот крепится, а внутрь мозги насыпаны. Получается, если башки нету – то и мозгов насыпать некуда, оттого она и безмозглая.

– Сейчас, – кричит Ильич, – об пол бутыль так грохну, что костей не соберешь, нечисть лесная! А ну изыди! Вот те крест, – говорит, – точно грохну!

Лесник и изыдывает. Все взад пятится, пока в стенку не уперся. Там ему и отклоняться некуда, чтобы от пули увернуться. Тут и Колька ружжо перезарядить успел.

– Постой, – говорю, – Колян! Не по-христиански это – вот так человека в расход выводить, даже если он – зомби! Давай хоть стопочку ему налью, за упокой, а там уж и порешишь мертвяка!

А Колька уже и не слушает ничего, будто бес в него вселился. Ружжо на лесника нацелил и прямо в башку ему пальнул. Так, что мозги по всей избе разлетелись. Это, получается, я прав оказался, в том, что если котелка нету, то и мозг положить некуда, чтобы котелок варил. Да и не смог бы лесник без мозгов такую самогонку вкусную делать, ведь самогонку делать – не мешки ворочать, тут думать нужно!

Жалко, конечно, человека стало. Да не зря жизнь прожил. Самогона – почти целая бутыль после него осталась. Пока допивать будем – все лесника поминать добрым словом станем, хоть и имени его не знал никто.

Глава 18

Если вот так взять и подумать – откуда у руки, от Коляна отсеченной, понимание есть, где пельмени находятся? В голове ж не только рот и ум находятся, но еще и глаза, чтобы видеть, куда за пельменями идти. Ладно, глаз нету – там запах от тех пельменей такой стоит, что душу сводит, по нюху найти можно. Так нет же! Там и носа нету, чтобы пельмени унюхать! А ежели даже рука и найдет куда пельмени съесть – все равно они никуда не попадут, потому что у руки окромя пяти пальцев ничего и нету больше, пузо-то у Коляна внутри осталось! Словом, нету у меня понимания в этом вопросе, хоть ты меня режь.

Пока я об этих важных вещах думал, от руки и отвлекся. Я ж не Паганини какой-нибудь, чтобы и мысли нужные думать, и за рукой зомбятской следить. Тут она, бестия проклятая, и воспользовалась тем, что я ушами хлопнул. Под штанину мне юркнула, по ноге поднялась и под рубашку забралась. Видать, до пельменей добраться хотела, да заплутала там, запуталась. У меня ж под рубашкой еще майка и футболка напялены, чтобы не застудиться. И ну как давай меня щекотать!

А я щекотки вусмерть боюсь! Прямо так шибко боюсь, что никакой мочи ее терпеть нету. Больше щекотки только зубных докторов боюсь с их машинками жужжащими. Как по мне – один зубной врач с машинкой – это как две щекотки. Я оттого по докторам зубным и не хожу. Во-первых, потому что они все равно в лечении ничего не понимают. А, во-вторых, я-то в лечении понимаю. Вот и привык водкой лечиться. Как заболит зуб – я его водкой поливаю.

Стою, ржу, как идиот. И трясусь, как осиновый лист. А тазик-то у меня наверху, в руках! И он еще больше трясется, потому что ноги у меня на полу стоят, им трястись некуда, а руки нигде не стоят, только за тазик держаться. Вот и трясутся больше всего, потому как руки от ног дальше всего. Пельмешки-то все и посыпались, как искры из глаз.

Колян с Ильичем на меня, как на идиота смотрят. Колян уже ружжо перезаряжает, недобро на меня косится. Чую – в меня пальнуть готовится, думает, что я в зомбю превращаюсь. А я не какой-нибудь там дурак безмозглый, как Димка, чтобы в зомбю превращаться! Мне и тут, на белом свете хорошо живется!

Колька уже патроны в стволы вставил, Степан Ильич верещит:

– Куда все пельмени рассыпал? Чем закусывать будем? Не ты их стряпал – не тебе и рассыпать!

И вот тут я снова удивился. Ухи-то, как и глаза, и рот, и нос, к голове приделаны. Которой у руки нету. Так нет же! Услышала она Ильича, что пельмени рассыпались, из-под рубахи моей выскочила и ну эти пельмени с полу собирать. Да это – пожалуйста, с полу сколько хошь пельменей бери. Мы ж не собаки, чтобы с полу еду есть!

Теперь-то все всё поняли. Что это не я зомбируюсь, а рука меня донимала. Колька ружжо-то поднял, а пальнуть рука не поднимается. Не та, что по полу ползает, что