И мечты станут явью - Анна Май
Когда она вернулась с прогулки, услышала, как Питэр смеется в living room: – Нет, с Элли все в порядке! Уверяю тебя. О’кей, звони, Роберт, – американец пожил трубку. Что еще за Роберт, который интересуется Элей? Пару часов назад она послала Роберто email о том, что случилось ночью. Надеясь обсудить с ним как с другом, пусть и бывшим, что теперь делать. Потому что сколько еще у нее тут друзей? Вдобавок тех, кто знает, кто такой Билли и кому не надо все объяснять – у нее просто нет сейчас на это сил. Да и стыдно описывать, в каком дерьме поневоле оказалась.
Надо же – Роберто не смог оставить ее в беде! Но какой же урод этот Питэр! А Роберто теперь только укрепится в своем негативном мнении об Эле, сочиняющей небылицы о приличных людях. Но она так устала от всего, что уже все равно. Эта горечь в душе просто не может подняться выше. Потому что выше некуда.
Спустя несколько дней незнакомый англичанин заговорил с Элей в супермаркете, с ней не раз так пытались здесь познакомиться. Этот был высокий, светло-рыжий, с правильными чертами и серыми глазами, очень симпатичный. Но после всего пережитого в Эле вдруг возникла некая преграда для новых знакомств. И она не могла переступить через нее даже под угрозой возвращения в свой адский поселок. Потому что тебя могут опять не понять, не принять – в отношениях меж людьми это случается сплошь и рядом. В принципе, все то и дело походя ранят друг друга, не обязательно нарочно, чаще просто не замечая. Или понимая превратно, даже если оба твердят про одно и то же. Но, как показывает практика, выяснение отношений помогает редко, чаще лишь запутывает все еще больше. Как у них с Роберто. Но Эля пока не готова держать удар – вернее, выдерживать новые. Она и так сплошной синяк! В прямом и переносном смысле.
Все же Эля понимала, что неправильно себя ведет. Что надо идти к людям, и они обязательно помогут – не первый и второй, так третий. Вернее, не первые сто, так сто первый. Кто-то да подаст руку помощи человеку в беде!
А если она первая поможет кому-то в чем-то, то и ей помогут охотней. Одна бабушка-собачница утром вдруг сказала: «Вы такая милая девушка! Я всегда так рада вас видеть». Позже Эля видела, как эта старушка, сгорбившись, с трудом тащит пакеты с едой. Эля хотела кинуться помочь донести – но тут ее позвала Джейн. Если найти эту бабулю, помочь ей по хозяйству, то эта старая леди оставила бы жить у нее за помощь. Им было бы вместе хорошо, двум одиноким душам, согревающим друг друга.
А может, и нет: «Отец не зря повторял, что я ужасна и никогда и ни с кем не смогу ужиться! Как и Макс. И Роберто. Мужики изменяли мне, предавали меня – потому что со мной что-то не так. Лучше не буду портить жизнь этой милой бабушке». Побои вместе с сильным недостатком сна окончательно дезориентировали Элю: теперь она была готова винить себя во всем плохом, что с нею в жизни приключилось.
Еще она смертельно устала, причем душевно куда больше, чем телесно. И не могла уже сама себя вытаскивать из жизненных трясин. Карнеги был, конечно, прав: сначала будь внимательным сам, чтоб и к тебе в ответ тоже проявили внимание. Потом все может перерасти в настоящую дружбу с взаимной поддержкой, у Эли так бывало не раз. Но теперь ей хотелось необъяснимого чуда, без ее первоначальных авансов – чтобы кто-то пришел и спас: «Даже несмотря на мою ужасность. И что я чужая, и что выгоды от меня никакой». Причем она понимала, что это далекие от реальности ожидания – но была уже не в состоянии протянуть руку за милостыней сострадания и милосердия и открыться кому-то, пусть даже совсем чуть-чуть. Да, тридцатый или сто первый встречный обязательно поможет – но только перед этим придется иметь дело с теми, кто равнодушно пройдет мимо или посмеется над чужими проблемами. Или захочет использовать, ничего не отдав взамен – с мужчинами такой исход особенно вероятен. А она сейчас всего этого не вынесет. Потому что есть пределы у любой внутренней силы.
Внезапно Эля подумала: «Как же тебе помогут, если ты сама не предоставляешь такого шанса? У тебя что, на лбу написано: “я в беде”?». Какой-то замкнутый круг! Она отчаянно нуждается в помощи – и в то же время не может просить о ней, боясь новых ударов судьбы и людей. Потому что после разговора с Питэром Роберто ей не ответил. Даже «сочувствую», чисто по-человечески. Он предпочел поверить манипулятору-психопату, потому что ему так удобней.
А она, все-таки, далеко не самый худший человек на земле, что бы там ее отец ни говорил! Есть и пострашнее: Гитлер, Питер, Билли. И собственный папочка в том числе. Эля бы никогда не ударила упавшего человека, как это делал он, и Билли. И Питер ее тоже нарочно добивал – уже полуживую.
Пора повзрослеть
Вечером Эля услышала, как Маргарэт говорит в living room: – Я удивлена, что Элли не обратилась в полицию! Брату и нам всем очень повезло. Это все могло очень плохо кончиться для Билли: я видела синяки у нее на руках и шее.
– Он чудом не сломал ей нос! Удивительно, что у нее не осталось следов на лице, он бил ее с такой силой! – ответила Джейн.
– Это потому, что она русская! – противно засмеялся Питэр. – Она привыкла к тому, что ее бьют. Для русских женщин это нормально! Только так они понимают, – «А вот и нет, жирная свинья! Будь ты проклят!». Эля мечтала об обращении в полицию: вот будет клево посмотреть, как мерзавца Билли ведут в наручниках. Уродец даже не извинился перед ней! Но Эля тут же одергивала себя: «А параллельно под белые руки поведут и тебя – на депортацию за нелегальную работу. Глазом моргнуть не успеешь, как окажешься в Черной речке! Опять одна против всех. И путь в Британию для тебя будет уже навсегда заказан».
– Питэр, все-таки я была права:
