Человек в Замысле Бога. Книга пятая - И. Б. Мардов

Свободного нравственного чувства в русском человеке недостаток. Его моральное сознание недостаточно обеспечено сарической волей. Это в некоторой мере восполняется острым переживанием несправедливости.

В керувическом и евическом человечестве предусмотрены сильные позиции адолонического духа Искренности. Связь между евическим человечеством и керувическим человечеством возможна через Третье Лицо Отца и адолонический дух Искренности.

Адолоничность в стороне от адамического мира. Шекспир не делал упор на адолоничности творчества. Адолоничность у Толстого – во главе угла. Русская классическая Культура – Культура адолоническая. Адолонический Свет Искренности светился в Культуре русского керувического мира Х1Х века как нигде и никогда.

Русский человек не терпит подмены душевности на правила. Отдать ребенка на усыновление другим людям или отдать старика на попечение чужих в дом престарелых – не по Правде.

Русское понятия Правды, справедливости и сторгичности имеет звучание адолоническое. В нем сочетаются саризм, вера и эденские Светы Жизненности и Любви. Русский саризм позволяет совместить трудно совместимое: Веру и адолоническую Искренность, сторгичность и филичность общедушевной жизни, общинность и государственность внешнего образа жизни. Без такого скрепления он распадается.

Только керувический человек способен гармонично сочетать в себе Веру и адолоническую Искренность. Вера в русском языке несет ударение Верности. Потому-то Вера в спайке с Царем и Отечеством. Такая Вера чревата адолоническим духом Искренности и эденским Светом Любви. Русская Правда – Вера-Верность и адолоническая Искренность. Язык верно выражает основные понятия керувического мира. Служить верно значит «служить верой и правдой» – искренностью духа и верностью души.

* * *

Если понимать евическое человечество женским (как Поднебесная сама себя и ощущает), а адамическое мужским (как оно на Западе себя всегда позиционирует), то можно сказать, что керувическое человечество находится в процессе становления мужских и женских черт. В результате этого процесса евразийский керувический мир должен стать равноудаленным и равноблизким адамическому и евическому миру.

Евразийскому керувическому человечеству, чтобы стать таковым, надо основательно освоить элементы конфуцианского мира, принять евический дух в себя, подобно тому, как оно осваивало и принимало в себя элементы адамического мира первой очереди. Это уже стало происходить с русским миром и произойдет само собой или в принудительном порядке, не смотря на всяческие политические риски.

При историческом (внешнем) повороте русского мира на Запад (культуру, государственность, идеологичность) керувическое человечество первой очереди в глубине своей слабо ориентировано на Первое Лицо. Куда больше оно глубинно больше повернуто на Восток, на его своеобразную женственность, но это слабо выявлено и осознано им. Тут одно противоречит другому. В изживании этого противоречия основная задача России 21 (и 22?) века.

7

Представить Христианство без воплощенного Восьмого Лица трудно. Однако, в понимании необходимости воплощения Восьмого Лица на Пятом Дне есть проблемы.

Доброта-Жалость – чувство Восьмого Лица в человеке – дается свыше как благодать, но подобно естеству не стремится к саморасширению и самоусилению. Она следует сама себе, как только жизнь востребует ее (см. главы 1 – 4 части одиннадцатой второй книги).

Доброта-Жалость проникает в человека от Восьмого Лица вместе с эденским Светом Жизненности, но разгорается в редких людях, которых мы называли людьми Восьмого Лица. У человека Восьмого Лица нет специального мотива и потребности растить доброту и жалость в себе. Он наполнен добротой и жалостью не потому, что ему свыше велено любить и жалеть, а потому что иначе для него невозможно по неодолимой потребности сердца.

Доброта в языке связывается с понятием Добра, но это не одно и то же. Деятельная Доброта не совсем то же, что деятельное Добро. Одухотворенность Добром не то, что одухотворенность Добротой-Жалостью Восьмого Лица. Доброта-Жалость своего сердца всегда в глазах стоит, она в человеке Восьмого Лица присутствует всегда, помести его хоть на необитаемый остров, и выражает постоянное само собой разумеющееся состояние жизни, не как эмоциональный реактивный порыв нервической жалости.

Поразительная отличительная черта одухотворенного Восьмым Лицом человека в том, что он не только не ждет благодарности, но душевно не нуждается в благодарности от того, кому помог, и потому не возмущается на неблагодарность.

Заставить себя стремиться делать добро и делать добро людям, быть предельно благожелательным к ним можно, но от этого не станешь человеком, одухотворенным Добротой-Жалостью.

Основательница ордена сестер милосердия Мать Тереза – не человек Восьмого Лица. Подвигами своей жизни она славила Иисуса Христа. Главное для матери Терезы – дать почувствовать несчастному из несчастных, что он любимый через нее Христом, что он любим Божественной любовью, и в то же время средствами добра самой войти в духовное соприкосновение с Богочеловеком. Таков общий мотив всей ее жизни.

«Любила» ли мать Тереза своих пациентов? Она была добра к ним во славу Христа. Ее добро не точечно и сторгично, а всечеловечно и агапично, не самопроизвольно, а конфессионально. Добро матери Терезы – впечатляющее добро. Деятельность матери Терезы это в высшей степени впечатляющая общественная деятельность.

В любой конфессии в любые времена человек Восьмого Лица не думает посвящать себя другим людям. Он непроизвольно стремится выполнить требования Восьмого Лица в себе, в своей личнодуховной жизни.

В общедуховной жизни Восьмое Лицо в качестве Божественного Лица востребовано Христианством, но не стало и не могло стать нормой жизни, хотя бы потому, что Любовь-Жалость идет наперекор общественной и государственной практике жизни Пятого Дня. Для проявления Восьмого Лица необходимо утихомирить авторское Я. Для адамического человека это прямо таки противоестественно, и он вводит себя в нерабочее состояние слезной умильности.

Не Любовь-Жалость обеспечивала исторический успех Христианства как мировой религии. Любовь-Жалость Восьмого Лица на первых планах повседневной христианской жизни стала появляться (и то далеко не повсеместно) в Х1Х веке или чуть раньше. И то более в лирическом исполнении, как высокая поэтика души. Духовное чувство Любви-Жалости (в отличие от нервического чувства жалости и всевозможных филических чувств любви) в повседневной реальности, а, тем более, в идеальном исполнении, как была, так осталась редким гостем в человечестве.

Всю свою историю Христианство держалось на притягательности грандиозных и возвышенных религиозных представлениях о Боге-Спасителе, Божественной Жертве за человека, о Втором Пришествии, на любви христиан друг к другу и особом культовом благолепии, на церковной идее общедуховной власти и идее церковной легитимации светской Власти. В одни из этих оснований Любовь-Жалость Восьмого Лица хорошо вписывается, в другие не очень. Государственная привлекательность Христианства не пострадала бы, если в Евангелии от Матфея не было первых двух глав Нагорной проповеди и связанных с ними мест.

Люди Восьмого Лица во всех народах переживают Восьмое Лицо в себе. Воплощение Восьмого Лица раскрывает христианину мотив Божественной Жертвы Бога-Сына, принявшего крестные муки по Божественной Жалости к поставленному в непреодолимую ситуацию бедственности жизни человеку. Безмерная Божественная Любовь и Доброта требует от человека для его же спасения стремиться уподобиться Ему. Это задача сугубо конфессиональная, имеющая отношение к возникновению общедуховной власти в определенной части человечества.

В задачу Пятого Дня входит введение человека в общедушевное состояние на началах общедуховной власти. Любовь-Жалость – сугубо личнодуховное чувство, расцветающее на стороне Встречи и слабым отсветом – на общедушевной стороне. Для выполнения задач перехода на Пятый День это