Кабинет психотерапевта - Сесиль Лётц
— Вы ее сильно обидели, — констатирую я.
— Да. — Глаза Конрада будто остекленели.
— Вы и себя обидели, — продолжаю я.
Пока Конрад рассказывает о своем путешествии, перед моим внутренним взором разворачивается картина: он и Люси летом, в ночи, в Новой Зеландии, кутаются в одеяла, над головой высокое звездное небо. И в тот момент, когда к нему прижимается живое, любящее существо, он вдруг вспоминает, что не принадлежит этому миру, что он с другой, далекой планеты, случайно залетел на Землю. Когда он обнимал Люси, в нем шевельнулось что-то человеческое. И оно может обратить его в земного жителя. Но тогда он навсегда потеряет свою родину — далекую звезду. Ему пора в обратный путь, хотя боль одолевает его сердце. Не сейчас.
Несмотря на все это, я вижу луч света: Конрад осознаёт, как сильно ему чего-то не хватает, того, для чего он еще не знает слов, что скрывается за фразой «Ты счастлив?». Полагаю, он понимает, что речь идет о желании не только обнять другого человека, но и испытывать в этот миг определенные эмоции, душевный порыв. Но он лишен этого. Один из немногих моментов в ходе терапии, когда Конрад здесь и сейчас почувствовал нечто, похожее на боль. А вместе с тем в нем шевельнулось что-то живое, ведь мертвые ничего уже не чувствуют. Оно запрятано глубоко в самом укромном уголке души; сам же Конрад превратился в пустынную планету, и его пустыня все разрастается, проникая даже в наши с ним беседы. Для него «живой Конрад» представляет опасность, поскольку не поддается контролю и может погрузить его во всю ту боль и тоску, которые с ним сопряжены. Поэтому он просто отключает эту часть себя, держится от нее подальше, и уж тем более подальше от Люси. Если он поддастся эмоциям, то им овладеет паника. Именно поэтому он сбежал от Люси, это была своего рода паническая атака.
Мы проработали с Конрадом уже год. Незадолго до рождественских каникул он рассказывает свой сон (сны — часть нашей психики, которую невозможно контролировать).
— В выходные, в ночь с субботы на воскресенье, я снова проснулся от приступа паники. В последние месяцы такого не случалось. Без понятия, что вдруг опять. Может, потому что я все выходные провел в одиночестве. Но в этот раз я кое-что помню.
— В смысле сон? — уточняю я.
— Да. Не знаю, это было так реалистично. Мне потребовалось время, чтобы снова прийти в себя… Будто я в Чернобыле. Спустя 30 лет после аварии. Я с группой туристов в автобусе. Мы едем по зоне отчуждения. Подъезжаем почти к самому реактору, короче, к бетонному саркофагу. Жуткое ощущение: в нем трещины. Я говорю: «Поехали отсюда!» И тут меня резко ослепила вспышка, а потом опять всё как ни в чем не бывало. Все тот же пейзаж, и я не сгорел. И такая тишина. В следующее мгновение я понимаю, что все вокруг излучает радиацию. Я сам облучен, радиация проникла внутрь меня, ведь на мне нет никаких защитных средств. Во сне я знаю, что у меня лучевая болезнь. И тут я испугался, стал задыхаться, соскочил с постели, кинулся к окну, покурил. Только под утро я успокоился.
Сон — воплощение того ужаса, который сидит в Конраде. Сам факт, что мужчина его увидел и даже запомнил, — для меня знак того, что внутри него началось определенное движение. Сны с точки зрения психоанализа — попытка психики осознать неосознаваемое. Иногда в них содержится то, что на языке психоаналитиков называется вытесненным. А иногда и то, что вообще прошло мимо сознания, как, кажется, в случае с Конрадом. Прежде чем смочь говорить о чем-то, мы сначала проживаем это во снах, в виде образов, интуитивно. Возможность рассказать появляется лишь в конце длинного пути, даже терапевтического. То, что беспокоит человека, он проигрывает внутри себя тысячи раз различными способами: в виде снов, образов, — прежде чем облачить в слова. Как психоаналитику, мне малоинтересно просто извлечь вытесненные воспоминания; гораздо больше меня занимает вопрос, как вообще возникают мысли, чувства — душевная жизнь. Видеть сны — своего рода первая ступенька к обдумыванию, другими словами, сон — островок, который возвышается над поверхностью океана безымянных состояний. О чем говорит сон Конрада? Конечно, у меня нет сонника, однако, обсуждая его содержание с Конрадом, я могу приблизиться к его пониманию. Почти час мы с ним посвятили этому сну.
Терапия все больше приближает Конрада к опасному ядру в его душе, в которой есть не только безжизненная пустыня, но и то, что все больше разрушает его, своего рода источник радиации. Даже если катастрофа случилась «30 лет назад», от нее по-прежнему исходит ядовитое излучение. Ведь быть невидимкой, не чувствовать себя любимым — катастрофа для человека, не подвластная времени. И вот он уже воздвиг вокруг этой зоны саркофаг, похоронив в нем свое чувственное «я». Саркофаг защищает его, но в то же время отрезает от эмоциональной жизни. Впервые за все время нашей терапевтической работы Конрад осознаёт, насколько ему больно. Сон дал нам метафору, которую мы будем использовать в терапии снова и снова: саркофаг.
— Это способ, которым вы до сих пор пытались справиться со своими чувствами. И это был лучший выход в ситуации, когда другой помощи ждать неоткуда, — объясняю я Конраду.
Он некоторое время молчит, но на этот раз тишина уже не гнетущая — наоборот. Кажется, словно внутри Конрада что-то происходит, как будто он борется с чем-то внутри себя. Вероятно, движение души, которое он пытается снова взять под контроль, побороть в себе? Несколько неуверенным голосом он наконец спрашивает:
— А что в этом саркофаге?
Я молчу. У меня нет ответа.
— Жутко, всю ночь после этого сна меня не покидало ощущение кошмара и опасности, — говорит Конрад.
Конрад описывает,
