Пустошь. Первая мировая и рождение хоррора - У. Скотт Пулл
В «Ньярлатхотепе» и «Дагоне» Лавкрафт вплел картины глобальной катастрофы в фантастическое повествование. Но результаты сильно разнятся. В 1923 году был основан журнал Weird Tales, и когда Лавкрафт начал там публиковаться, он использовал приемы, которые даже самый горячий поклонник его творчества Сунанд Джоши назвал «избитым набором» рецептов на потребу публике. Что еще хуже, в этих рассказах оккультизм нередко сочетался с замшелым расизмом («Кошмар в Ред-Хуке»); встречались и просто незамысловатые сказки (например, «Ужас Данвича», где профессор-мистик побеждает злое чудовище43).
Однако к середине 1920-х годов в творчестве Лавкрафта произошли изменения; его фантастика о сверхъестественном стала гораздо более актуальной, чем, «детские истории о плюшевых монстрах», как выразилась Виктория Нельсон44.
Он создал великого Ктулху – чудовище века, новую голову смерти, которая распростерла над миром свои черные апокалиптические крылья. В лике этой смерти отчетливо проступала Первая мировая война, и она не собиралась оставлять мир в покое.
Призраки с ничейной земли
Артур Мейчен с презрением относился к своей работе в лондонской газете Evening News, считая ее халтурой ради хлеба насущного. Рутина газетного бизнеса загоняла его в депрессию, спасение от которой он находил в увлечении мистикой и заботах о любимой семье. Однако в начале Первой мировой войны охватившая многих причудливая смесь военной лихорадки и патриотического пыла придала ему вдохновения. Мейчен написал рассказ «Лучники», который впервые был опубликован в приложении к той же газете от 29 сентября 1914 года. Ему, конечно, было приятно использовать на опостылевшей работе свое увлечение сверхъестественным.
Сегодня «Лучники» не впечатляют, особенно если у вас была возможность почитать незабываемо зловещие ужасы, созданные Мейченом в конце XIX века. Рассказ повествует об одном из первых страшных сражений войны. Один британский офицер, увидев на тарелках «в странном вегетарианском ресторане в Лондоне» латинскую молитву святому Георгию, запоминает ее и произносит как заклинание в пылу сражения. Внезапно является длинная шеренга «фигур, окруженных сиянием», которые осыпают немцев градом стрел, убивая их тысячами и останавливая их казавшееся неудержимым наступление на Париж. История заканчивается примечанием, что немецкий генеральный штаб, полагаясь на «научные принципы» ведения войны, решил, что англичане применили смертоносный ядовитый газ. Но «один человек… знал… что это святой Георгий привел на помощь англичанам лучников из Азенкура» [26], – пишет Мейчен.
При жизни Мейчена «Лучники» стали самым популярным из его рассказов, во многом потому, что многие читатели сочли его больше чем вымыслом. Та же газета по невыясненным причинам перепечатала рассказ Мейчена в рубрике «Наши рассказы» под его собственным именем. Создавалось впечатление, что это очередная статья Мейчена. Рассказ был написан как бы со слов офицера, и, возможно, поэтому читатели восприняли ее как свидетельство от первого лица о странном, но реальном событии по ту сторону Ла-Манша.
Несколько приходских священников пришли в восторг от благочестивого патриотического пафоса этой истории и принялись пересказывать ее прихожанам в проповедях и личных беседах. Один из них связался с Мейченом и попросил разрешения опубликовать эту историю в виде брошюры, с указанием использованных автором источников. Мейчен ответил, что не может предоставить источников, поскольку вся эта история является плодом его воображении. Восторженный священник не поверил, уверяя, что Мейчен ошибается и все в его рассказе – правда. В 1915 году, когда эта история вышла в сборнике под названием «Лучники и другие военные легенды», Мейчен с некоторой горечью написал, что хороший рассказ у него не получился, зато удался миф45.
Он способствовал возникновению одной из самых стойких сказок о войне. 23 августа 1914 года британские войска вступили в первое крупное сражение с немецкими и в упорном бою понесли тяжелые потери. На фоне последующих битв этот бой будет выглядеть просто перестрелкой, но на тот момент он являлся одним из крупнейших вооруженных столкновений в истории Европы.
Среди солдат распространились слухи о якобы увиденном воочию ангеле верхом на белом коне и с пылающим мечом в руках, которым тот сдерживал немецкое наступление. Масштаб истории быстро вырос до множества лошадей и множества сияющих фигур. Стоит отметить, что байка получила хождение через несколько недель после окончания битвы, примерно в то же время, когда вышел рассказ Мейчена. Как это часто бывает с устными легендами, история приобрела простую, легко передаваемую форму: некоторые солдаты и множество гражданских лиц, которые сами ничего не видели, говорили не о лучниках Азенкура, а об ангелах. «Ангелы Монса», как стали называть это вмешательство свыше, в итоге потерпели довольно серьезное поражение, поскольку многочисленный немецкий контингент все же вынудил британцев отступить. Тем не менее историческая правда не одолела красивую сказку: история упоминается и по сей день и вполне соответствует той странной атмосфере националистической ностальгии, которой насыщено чествование Великой войны в Британии.
Немецкий солдат Вальтер Блюм не видел, чтобы небесные пылающие мечи помогали какой-либо из сторон в первые недели войны. Зато многое запомнил: «…везде лежали убитые. Раненые бились в конвульсиях, страшно стонали, истекали кровью». Большинству солдат помнился кошмар, а не волшебный мир, где ангелы встают на чью-либо сторону и спасают положение46.
Если отодвинуть в сторону ура-патриотизм и связанные с ним легенды, можно увидеть в коротком рассказе Мейчена нечто достоверное об ужасе того времени: «Сердца людей замирали в груди и слабели, словно агония армии на поле боя проникла в их души». И хотя он изображает британского Томми (простого солдата) так, словно тот относится к обстрелам с легкомысленной храбростью, он напоминает читателям, что взрывы снарядов по ту сторону Ла-Манша «разрывали добрых англичан на части».
Мейчен не предполагал, что его вымысел будет иметь такой отклик, и немного стыдился происшедшего. Он во всеуслышанье задавался вопросом, как «нация, погрязшая в материализме самого грубого рода, приняла досужие сплетни и мистические байки за правду». Вскоре Мейчен найдет способ писать о войне, выходящий за рамки упрощенного национализма «Лучников». Он вернется к космическому хоррору, с которого начинал, и найдет в войне иконографию истинного ужаса, который превращает наш мир в жуткий лес с привидениями47.
Танец со Смертью
Berlin, halt ein! Besinne Dich. Dein Tänzer ist der Tod! («Берлин, остановись! Опомнись. Ты танцуешь со Смертью!») – так гласили надписи на стенах города в начале 20-х годов XX века.
После провала Восстания спартакистов и последовавших за ним жестоких репрессий крайне левые отчаянно пытались восстановить свои позиции в немецкой политике. Они в значительной степени преуспели в
