Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас
Отчасти мы можем представить, насколько общество ценило мужскую гетеросексуальную активность, по именам и прозвищам. В английских документах конца XIII – начала XIV века можно встретить множество прозвищ, которые позволяли установить личность человека до того, как повсеместно стали использоваться фамилии. В число налогоплательщиков здесь включали всех, кто обладал движимым имуществом определенной стоимости, – разумеется, не всех крестьян, но по крайней мере самых зажиточных. Имена мы можем почерпнуть также и из других источников, включая судебные протоколы и налоговые документы. Поразительно, сколько имен с сексуальным подтекстом признавали официально – так, что их использовали в подобных документах, а не просто в бытовой речи. Можно привести несколько примеров таких прозвищ: Баллок («яичко»), Добедам («соблазнитель женщин»), Левелонс («поднимающий копье»), Грантамур («большая любовь»), Койледор («золотые яйца»), Клокунт[192] (оставим без комментариев), Кольтепинтель («пенис жеребца»), Витепинтель («белый пенис»), Сильвирпинтель («серебряный пенис»), Ассболлок («ослиные яйца»), Плаккероз («срывающий розу», метафора к половому акту), Прикетайл («проникай-в-вагину»), Светабедде («сладкий в постели»), Лувеледи («люби-дам»), Стрекелеведи («гладящий даму»). Некоторыми прозвищами мужчину могли наградить в насмешку, а они прилипли – но, пожалуй, так было не во всех случаях: многие прозвища явно отражают неуклюжее восхищение мужчиной. Может, церковь и опасалась мужской сексуальности и пыталась контролировать ее, но миряне чаще относились к ней спокойно.
Доминирование и сексуальные возможности
Привилегированность мужчин подразумевала, что неженатые мужчины подвергались меньшему порицанию за блуд, нежели их партнерши. Это также значило, что как холостые, так и женатые мужчины зачастую вступали в асимметричные с точки зрения социального класса и власти отношения. Аристократы имели возможность поддерживать сексуальные отношения с женщинами других социальных групп – иногда на короткий срок, но иногда и надолго. Примером может послужить герцог Нормандии Роберт I, отец Вильгельма Завоевателя (которого также звали Вильгельм Бастард, поскольку его родители не состояли в браке). Дочь придворного (возможно, она была дочерью кожевника, как утверждали злопыхатели) родила Роберту I двоих детей, сына и дочь, которых он признал; сын впоследствии стал его наследником. То, что внебрачный сын смог унаследовать престол, было связано с особенностями нормандских обычаев. Брак more danico («на датский манер»), то есть нехристианский брак, который не являлся нерасторжимым и, скорее всего, подразумевал многоженство, оставался не так далеко в прошлом. Норманны принесли с собой этот скандинавский обычай за полтора века до того, и хотя такие отношения больше не признавались брачными, родившиеся в них дети получали возможность унаследовать власть в отсутствие законных наследников – хотя иногда им приходилось бороться за это право. Согласно мусульманским законам, сыновья принадлежащих мужчине рабынь имели те же права на наследование, что и рожденные в законном браке.
Чаще всего такие дети не могли быть наследниками своих отцов, но в течение всего Средневековья в христианских обществах незаконнорожденные дети аристократов получали земли и титулы (мальчики) и заключали брак с другими аристократами, чуть менее знатными. Такие дети не бросали тень на репутацию своих отцов, и в средневековых источниках указание на то, что они рождены вне брака, никогда не подавалось как причина их не признавать. Король Англии Генрих I (1069–1135), единственный законный сын которого умер в молодости (что привело после смерти Генриха к гражданской войне между его дочерью Матильдой и племянником Стефаном), имел шесть конкубин и двадцать незаконнорожденных детей – по крайней мере это те, о которых мы знаем, – но он все равно считался добрым христианином, преданным церкви. Уильям Мальмсберийский даже писал о нем, что:
Всю жизнь он был совершенно свободен от плотских порывов, бросаясь в объятия женщин (как я слышал от тех, кто знает точно) от любви к зачатию детей, а не для удовлетворения страсти; ибо он считал ниже своего достоинства идти на поводу у удовольствий, если только его королевское семя не выполнит то, что предназначено ему природой[193].
Сомнительно, что его действиями руководил именно этот мотив, поскольку Генрих только следовал принятым в тогдашней аристократической среде моделям мужского поведения.
Авторы церковных хроник могли оправдывать королей, как Уильям Мальмсберийский для Генриха I, или других знатных мужчин. Жорж Дюби утверждал, что «Хроника графов де Гин и сеньоров д’Ардр» Ламберта Ардрского, написанная в начале XIII века во Фландрии, даже превозносила сексуальную распущенность мужчин. Дюби рассматривает текст Ламберта как отражение позиции аристократов – или как такое изображение действительности, каким его хотели видеть его покровители. И действительно, для Ламберта рождение у знатного мужчины внебрачных детей до свадьбы кажется вполне обыденным. Но даже Ламберт в некоторой степени пытается оправдать их поведение точно так же, как Уильям Мальмсберийский пытается оправдать поведение Генриха I. Ламберт утверждал, что он пишет свою хронику для Бодуэна II Гинского и его сына, но он не превозносит сексуальную активность Бодуэна. Напротив, он вкладывает описание его сексуальных похождений в уста его врагов:
Как говорят, он был столь горяч с молодыми девушками и в особенности девственницами, что ни Давид, ни сын его Соломон не могли быть равными ему в развращении стольких молодых женщин, ни даже Юпитер не сравнится с ним, когда его изощренные лести обрушиваются на девушек[194].
Ламберт называет их лжецами, хотя в итоге так и не отрицает эти обвинения открыто. Эти слова выглядят так, как будто Ламберт скорее пытался оправдать репутацию Бодуэна, нежели прославить ее. Но даже если сексуальная распущенность и наличие внебрачных детей скорее прощались, чем превозносились, это было верно в первую очередь для аристократов.
Но не только аристократы заводили детей с подчиненными им женщинами. Флорентийский торговец Грегорио Дати, живший в XV веке, например, записал в дневнике, что у него было двадцать пять детей от трех из его четырех жен, а еще сын от татарской рабыни Маргариты. Рабыня жила не в его флорентийском доме, а в Валенсии, где Дати провел два года. Когда он перечисляет своих детей, он указывает: «Я был холост, когда родился мой первый сын, Мазо», – а не называет его незаконнорожденным. Однако, когда он пишет о рождении сына, он все же указывает, что тот был рожден от рабыни.[195] Тем не
