Революция 1918 года в Финляндии и германская интервенция - Виктор Михайлович Холодковский
Размежевание в Финляндии происходило вовсе не в зависимости от национальной принадлежности или отношения к свободе Финляндии, а в зависимости от классовой принадлежности и классовых интересов. Когда Маннергейм напал на русские войска в Эстерботнии, то в некоторых местах финские красногвардейцы вступились за них, а контрреволюционно настроенные русские офицеры, кое-где уцелевшие в русских войсках, переходили на сторону Маннергейма — не потому, конечно, что их увлек лозунг «освободительной войны», а потому, что они увидели в генерале душителя ненавистной и им революции.
Во время войны сами же буржуазные деятели, противореча версии, будто она ведется за освобождение Финляндии, подчеркивали ее антибольшевистский, т. е. классовый, характер и ее международное значение. В начале марта 1918 г. один буржуазный депутат финского сейма заявил, что «победа революции в Финляндии означала бы распространение чумы большевизма на Скандинавские страны и Западную Европу». Сам Маннергейм в интервью с Нильсом Хазагером, корреспондентом датской газеты «Политикен» и шведской «Дагенс нюхетер», подчеркнул: «Мы хотим создать плотину против волны большевизма, которая сейчас катится через нашу страну, вовлекая ее в волны революции... Мы с нетерпением ждем помощи, которую, мы верим, пришлет Европа. Ибо Европа должна понять, что ее выгоды самым тесным образом связаны с борьбой, которая идет в Финляндии. Если анархия прорвет плотину, которую мы пытаемся создать на ее пути, кровавый красный поток продолжит свой путь дальше на запад. Если наше противодействие анархии будет безуспешным, то сначала Швеция, а затем и другие страны испытают на себе большевистское восстание, какое сейчас бушует в Финляндии». Директор школы Э. Хорнборг на банкете в честь шведских добровольцев также заявил, что «это борьба не только за Финляндию, но и за Скандинавию и за Запад». Под Европой, Скандинавией и Западом подразумевался всего только буржуазный строй в этих странах. И надо сказать, что буржуазия других стран, и особенно соседних скандинавских, именно так и рассматривала классовую войну, которую вели белофинны.
Война в Финляндии была, разумеется, классовой, гражданской. Красным не было надобности это скрывать, они это признавали и подчеркивали. Буржуазии, напротив, было выгодно затушевать ее классовый характер и выдать ее за национальную, освободительную. Тогда революционеры автоматически превращались в изменников родины, а подавление революции — в патриотическое дело. Играя на национальных чувствах, которые у маленького народа, терпевшего в прошлом угнетение, особо обострены, не гнушаясь и разжиганием антирусского шовинизма (направляемого, впрочем, только против солдат и матросов, а отнюдь не против русских контрреволюционеров), размахивая национальным флагом, буржуазия смогла повести за собой политически неразвитые и дезинформированные ею слои крестьянства и даже небольшую часть рабочих. Объяви она прямо, что борется всего только за свои классовые интересы — кого бы из них она этим увлекла? Лозунг освободительной войны был ловким приемом буржуазии, ее формой борьбы за массы.
Буржуазные авторы всячески старались опровергнуть ту точку зрения, что война была классовой, а белая армия была армией буржуазии. Для доказательства якобы народного характера белой армии они ссылались на наличие в ней и представителей трудящихся классов, даже рабочих. Приводились, например, такие статистические данные. В 20 финских шюцкоровских отрядах Южной Эстерботнии 59% составляли землевладельцы и их сыновья, 8% — торппари, 6% — батраки, 21% — рабочие и 6% — чиновники, учащиеся и т. п. Среди павших белофиннов Ювяскюльского военного округа был 1 директор банка, 2 торговца, 3 приказчика, 4 канцелярских работника, 3 руководителя лесных разработок, 3 производителя работ, 9 военных, 1 писатель, 1 врач, 1 сыровар, 4 учителя, 13 студентов, 13 школьников, 7 лицеистов, 12 батраков, 12 бобылей, 30 торппарей, более 70 крестьян и землевладельцев, 59 рабочих, 1 каменщик, 1 сапожник, 1 сын кузнеца, 1 монтер и т. д.. Разумеется, нет уверенности в том, что эти данные точны и типичны. Но даже если поверить им, они отнюдь не опровергают того, что война была классовой. Они доказывают лишь то, что во время гражданской войны в Финляндии, как и в России, в белой армии большинство составляли не представители эксплуататорских классов, которые в обществе являются незначительным меньшинством, а введенные в заблуждение трудящиеся, боровшиеся против своих правильно понятых классовых интересов. (Часть трудящихся была мобилизована в белую армию насильственно). Ленин указывал, что «никогда не бывало в истории и не может быть в классовом обществе гражданской войны эксплуатируемой массы с эксплуататорским меньшинством без того, чтобы часть эксплуатируемых не шла за эксплуататорами, вместе с ними, против своих братьев».
Красная гвардия отличалась от белой армии высоким классовым сознанием своих членов и классовой однородностью. Здесь не было, разумеется, ни одного директора банка, ни одного крупного землевладельца, ни одного купца и т. п. Красная гвардия состояла сплошь из рабочих и деревенской бедноты. Это не могла отрицать и буржуазия. Бывший заместитель генерал-губернатора Финляндии Корф заявил, что «финляндская Красная гвардия рекрутируется почти целиком из класса промышленных рабочих...». Но вместе с рабочими на защиту революции выступило и обездоленное население деревни. Так, в Абосском округе в Красную гвардию вступило 3530 человек из деревенской бедноты, в том числе из селения Паймио — 150 человек, Перниэ — 300, Юляне — 300, Лойма — 300 и т. д..
Влияние красных в деревне поражало буржуазию. Позже буржуазная газета «Хувудстадсбладет», анализируя данные об участии крестьянства в революции, писала 3 июля 1918 г.: «Эта статистика знаменательна, поскольку она показывает, как глубоко проникла чумная зараза большевизма в часть сельских областей. В Юляне в мятеже участвовало 322 человека, тогда как все население этого прихода немногим более 3000 человек. Если включить женщин и детей, то каждый десятый житель Юляне участвовал в восстании. Иначе говоря, если считать, что каждая семья, как это обычно бывает, состоит из пяти человек, то выходит, что половина проживающих в приходе семей поддерживала мятежное движение. Но еще более удивительно то, что из 322 мятежников 120 принадлежат к той части населения, которая владеет землей; это либо хозяева, либо их сыновья. Таким образом, класс независимых землевладельцев (т. е. имеющих собственную землю. — В. X.) составлял добрую треть мятежников. Кроме того, в мятеже замешано некоторое число крупных хуторян и общинных доверенных лиц... Эта статистика еще не охватывает тех
