Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко
– Милый, потуши, пожалуйста, лампу.
– Зачем?
– Я поклялась мужу не видеть тебя больше.
Рис. Мельникова. Журнал «Будильник». 1913 год, № 8
«„Все эти немногочисленные попытки, – думал Васильев, – можно разделить на три группы. Одни, выкупив из притона женщину, нанимали для неё нумер, покупали ей швейную машинку, и она делалась швеёй. И выкупивший, вольно или невольно, делал её своей содержанкой, потом, кончив курс, уезжал и сдавал её на руки другому порядочному человеку, как какую-нибудь вещь. И падшая оставалась падшею. Другие, выкупив, тоже нанимали для неё отдельный нумер, покупали неизбежную швейную машинку, пускали в ход грамоту, проповеди, чтение книжек. Женщина жила и шила, пока это для неё было интересно и ново, потом же, соскучившись, начинала тайком от проповедников принимать мужчин или же убегала назад туда, где можно спать до трёх часов, пить кофе и сытно обедать. Третьи, самые горячие и самоотверженные, делали смелый, решительный шаг. Они женились. И когда наглое, избалованное или тупое, забитое животное становилось женою, хозяйкой и потом матерью, то это переворачивало вверх дном её жизнь и мировоззрение, так что потом в жене и в матери трудно было узнать бывшую падшую женщину. Да, женитьба лучшее и, пожалуй, единственное средство“.
– Но невозможное! – сказал вслух Васильев и повалился в постель. – Я первый не мог бы жениться! Для этого надо быть святым, не уметь ненавидеть и не знать отвращения»[392].
В комментариях к своему роману «Марья Лусьева» Александр Амфитеатров упомянул случай сожительства с бывшей проституткой, который послужил прототипом к одной из сцен в его произведении. В начале 1880-х годов в Москве студент-техник П. Н. Кр-ч-т-в влюбился в Зину Косую, публичную женщину из дома терпимости Стоецкой. Хозяйка заведения заломила за неё высокую цену, которая была молодому человеку не под силу. Тогда он предложил содержательнице сыграть с ним в карты, и та, согласившись, проиграла ему солидную сумму. Студент был готов простить долг, если бандерша отдаст ему Зину. На том и сошлись. Сожительство Кр. с возлюбленной продолжалось несколько лет, и это была всей Москве известная красивая пара. Однако союз распался, предположительно, по вине Елены Николаевны (настоящее имя Косой Зины), которая по своей прежней профессии «довольно прозрачно скучала»[393].
Стоит отметить, что и привычный образ жизни жриц любви не давал им самим возможность резко подстроиться под новые условия. Малограмотные и неспособные к быстрому обучению в силу своей продолжительной деградации в притонах они оказывались на свободе и не знали, что с ней делать. Старания тех же студентов-спасителей разбивались о нравственную развращённость проститутки, которую она невольно приобрела в среде своего обитания. В газете «Врач» за 1899 год была опубликована статья медика Н. Н. Порошина, посвящённая надзору проституции в Казани, где в частности упоминалась попытка спасти «заблудшую душу», и вот что из этого вышло:
«Исключение проституток у нас также, как и в 1895 и 1896 годах производится без всяких затруднений: иногда поручителями являются студенты университета, Ветеринарного института или Духовной академии; казалось бы совершенно правильным отказывать таким ходатаям. В 1897 г. был такой случай: в дом терпимости Б-ной пришли два студента ветеринара, обратили внимание на действительно красивую девушку П., 19 лет (начала проституировать с 16 лет, прежде была горничной, грамотная), исключили её, наняли для неё комнату и начали развивать; сношений с ней не имели: по словам П., они „каждый день приходили ко мне; я всё ждала, что будет; что-то мне читали и страшно надоели; я убежала, напилась, пришла домой, разругалась с ними и ушла“; история продолжалась две недели – 1 января 1898 года, за оставлением разврата она была исключена, а 14 января того же месяца опять пришла в дом терпимости, где и жила до лета»[394].
Самая большая беда была в том, что зачастую проститутки были окружены развратом с малолетства и не знали другой жизни. Их аморальное поведение формировалось годами. Большинство из них было сиротами или выходцами из неблагополучных семей, подвергавшимися насилию в детстве. По статистике 1889 года более 3/4 от общего числа проституток начали продавать себя ранее достижения совершеннолетия. Из них 23,1 % не достигли даже физической зрелости[395]. Единственный опыт, который девочка могла приобрести, будучи ребёнком без заботливых родителей или опекунов, предоставленная самой себе, – это проституция. Всё, чем она могла распоряжаться, не зная грамоты и ремесла, – её тело. И даже в исправительных учреждениях работа по перевоспитанию беспризорных детей и подростков и по их социализации проводилась постольку-поскольку:
«На Съезде по борьбе с торгом женщинами в докладе Д. А. Дриля „О заброшенности детства, как могущественной причине детской проституции“ было сказано, что в 1908 г. в заведениях исправительного воспитания содержалось около 3000 детей и подростков. Через тюрьмы и арестантские помещения их прошло более 100 000. Каким-либо школьным обучением могли воспользоваться лишь 10,2 %. Всего 12,2 % находившихся в местах заключения были заняты полезными работами, а для 87,8 % заключённых господствовала полная праздность»[396].
Вопрос образования не только для проституток, но и для женщин в целом на рубеже XIX–XX веков стоял особенно остро. Организация женских учебных заведений «как у мужчин» сильно отставала от прогрессивных идей равенства полов. Помимо институтов и пансионов, для девушек открывались гимназии, которые отличались от первых отсутствием сословного характера. Однако качество обучения в них было посредственным и простора для дальнейшей трудовой деятельности не давало:
«От женских гимназий девушки богатых классов решительно ничего не выигрывали, так как и без них они имели бы возможность получать от домашних учителей образование, равное теперешнему гимназическому. Женские гимназии должны иметь своё главное значение для девушек более или менее бедных, и действительно, они значительно удешевили образование, сделали его более доступным, чем прежде, но, удерживая за ним прежний поверхностный характер,
