История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Федорович Карпов

месте своего отца, и писал ты, что я твоего недруга, царя Зенебека, к себе принял, то я его для тебя принял, держу его у себя, и тем своей земле истому делаю, и все то для тебя; а что писал ты, что если с тобой случится невремя (несчастие), то мне принять тебя и твою истому поднять, я на это всегда готов». Представляя поминки, Белой должен был говорить царю, чтобы он не сердился на легкие поминки, потому что тяжелые истомно полем везти, а через Литву нет пути. На вопрос царя, почему через Литву нет пути, Белой должен был отвечать, что там стерегут всякого, едущего к царю от великого князя и от царя к великому князю. Из этого Наказа можно видеть, какую цену давали в Москве значению Менгли-Гирея. В тот же 1479 год, когда Белой был в Крыму и Иван Васильевич отправился смирять покоренный Новгород, приехали к нему служить два бывших крымских царя, братья Менгли-Гирея, Нур-Даулет, с сыном и братом Айдаром. Они были перед этим в Литве, теперь же приехали в Москву, где их приняли. И об этом, как о Зенебеке, было извещено в Крым. В каком положения находились отношения к степнякам в то время, когда Иван Васильевич употребил ужас для смирения Новгорода, служит для объяснения наказ князю Ивану Звенцу, отправившемуся в Крым, по возвращении Белого оттуда, а великого князя из Новгорода, 16 апреля 1480 года. Из наказа князю Звенцу мы узнаем, во-первых, ответ Менгли-Гирея на посольство Белого. Звенец должен был говорить царю: «Ты приказывал, чтобы я на твоего недруга, на царя Ахмата, был с тобой за один, и если он пойдет на тебя, и мне на него отпустить своих царевичей, а пойдет он на меня, то тебе сести на конь и на него пойти, или отпустить на него своего брата, и я с тобою на Ахмата-царя один человек. Да так же ты был бы на нашего общего недруга, на короля, со мной за один, и пожаловал бы, на том крепкое слово молвил и дал новый ярлык». Об этом последнем князь Звенец должен был говорить «накрепко». В доказательство того, что король недруг Менгли-Гирею, князь Звенец должен был говорить: «Король взял к себе твою братию, и держит ее у себя на твое лихо». Но как вполне неопределенны были отношения Москвы к Ахмату, служит следующая часть Наказа: «Если царь будет говорить, чтобы великий князь не посылал послов в Орду, то отвечать, что и прежде было уже говорено, т. е. нельзя не пересылаться, так как отчина государя с Ахматовой Ордой на одном поле; но если царь будет стоять на своем, то князю Звенцу за свой ответ крепко не держаться (не иматися). Потом если будет в Крым весть, что царь Ахмат на сей стороне Волги и кочует под Русь, тогда говорить Менгли-Гирею, чтобы он, по своему слову, пошел бы сам на Ахмата или послал брата. Да об этом деле тогда говорить всем вельможам, и если царь не захочет идти на Ахмата, то пусть бы шел на Литовскую землю или брата своего туда отпустил. А будет Ахмат за Волгой, то об этом не говорить.

Таково было состояние степных дел к весне 1480 года, по достоверным источникам. В Золотой Орде, как видно, боролись два влияния, Московское и Литовское. Но для полноты объяснения отношений к Крыму здесь следует сказать, что так как прежде Менгли-Гирей просил в случае несчастия убежища в московских владениях, то теперь князь Звенец привез Менгли-Гирею опасную грамоту о том, что в несчастии царь может добровольно приехать в Москву и добровольно отъехать. Князь Звенец должен был объявить при этом, что на ней великий князь крест целовал: у христиан больше этой клятвы нет, и что великому князю нельзя давать такой клятвы, какой требовал царь, а именно, что если великий князь не исполнит обещания, то быть ему убиту84.

Таким образом, все зависело от того, что случится в отношениях великого князя к Ахмату, и возлагалась вся надежда на талант князя Звенца; что он сделал, увидим ниже, теперь же обратимся к Золотой Орде.

III

В 1517 году, 9 ноября, на слова литовских послов московским боярам, что они говорят о неисправленьях королей польских и великих князей литовских только за углом (потому что послам бояре неисправлений еще не говорили, а говорили императорскому послу, Гербернштейну), а если бы сказали, то они на то и ответ дали, – тогда бояре стали пересчитывать неисправленья королей и начали так: «Не только Жигимонд, но и его предки, никогда не правили по докончанью: еще король Казимир был в докончанье с великим князем Василием Васильевичем, и было постановлено, что если над кем из них Божья воля станется, то быть в докончанье с детьми, и воля Божья сталась над великим князем Василием Васильевичем, и великий князь Иван Васильевич послал к королю Казимиру послов, чтобы учинился он с ним в любви, как был с отцом его, и король Казимир, не хотя докончанье правити, начал под государем подыскиваться, и учал безерменство наводить и к ордынскому царю Ахмату посылать, и навел его на землю государя, и приходил Ахмат под Угру, и в вожех у него были королевы люди, Сова Карпов и иные люди, и государя нашего Бог миловал, – и иных много дел было государю нашему от Казимира…»85 Этих иных дел бояре не сказали, а указали на главное. Что же отвечали послы литовские на такое обвинение? Нам известно только, что при этих переговорах было много речей.

Об нашествии Ахмата под Угру существуют в наших летописях два рассказа: один с официальным характером (этот рассказ мы можем видеть, например, в Никоновской летописи под 6988 и 6989 годами), другой же враждебный к Ивану III. Здесь нужно заметить, что может быть рассказ враждебного летописца к Ивану III дошел до нас не в первоначальной чистоте; в лучшей форме этот рассказ мы можем видеть вставленным в Софийскую летопись, а в других летописях, которые если и имели рассказ, не подвергшийся многим перепискам, то тон и даже подробности его подверглись игре воображения составителей летописей. Также может быть, что составители летописи, когда брали в основу рассказ с официальным характером, все-таки подверглись влиянию талантливого враждебного летописца. Отвергать положительно подробности рассказа враждебного летописца нельзя, потому что сочинитель его, хотя и делает ошибки, но, как видно, был человек, вообще хорошо знакомый с делом.

После отъезда в Крым послом князя Ивана