Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

«Я тоже смотрю очень невесело на открывающиеся перед нами перспективы. Предотвратить развязывание большой войны на сравнительно долгий срок могло бы только одно — быстрое (на протяжении ближайших 6–8 месяцев) создание того “фронта мира”, о котором я говорил в своей речи у фабианцев 19 марта. Конкретно это означает англо-франко-советское сотрудничество столь тесного характера, что его (независимо от юридической формы) можно было бы считать тройственным пактом взаимопомощи. Такое сотрудничество трех названных великих держав было бы горячо поддержано Малой Антантой, Балканской Антантой, скандинавами и целым рядом других стран среднего и мелкого калибра. Однако я не вижу пока оснований рассчитывать на возможность создания подобного “фронта” в ближайшем будущем».

Британские политические силы были поделены на изоляционистов, полуизоляционистов и сторонников коллективной безопасности. С точки зрения Майского, полуизоляционисты были самой влиятельной политической силой в Великобритании, и это развязывало Германии руки на востоке и давало возможность создания «Срединной Европы». Следующим шагом мог бы стать поход Гитлера на СССР. Это был мрачный и даже опасный прогноз. Майский не стал обсуждать эту тему, так как не хотел закрывать все возможности создания трехстороннего союза против гитлеровской Германии. Он надеялся, что французское и британское правительства вмешаются до того, как «Срединная Европа» будет полностью организована. Майский писал: «Для нас, однако, это было бы плохим утешением, ибо война была бы уже развязана, а наша основная цель состоит в том, чтобы предотвратить или по крайней мере на значительный срок оттянуть войну. Таким образом, если начинаешь хладнокровнее анализировать нынешние тенденции в развитии европейской политики, приходишь к неизбежному выводу, что в самом недалеком будущем следует ждать войны. И отсюда надо делать практические выводы».

Что хотел этим сказать Майский? В первую очередь он хотел предупредить Литвинова, что попросит дать ему кредит, чтобы построить бомбоубежище на территории посольства. Как он писал, видимо, прибегнув к черному юмору, он думал наперед «в мелкой, местной перспективе». И конечно, Майский не собирался просто сдаваться[1226]. Это касалось в том числе и одобрения выделения средств на бомбоубежище, которого пришлось ждать до 1939 года.

В конце 1936 года англо-советские отношения опять стали мрачными, как обычно. В этот момент вновь встал вопрос о германо-советском сближении, но Чилстон не считал, что это возможно. Британский МИД испытал облегчение, а отчет Чилстона получил высокую оценку. Кольер, хотя его никто не слушал (а оказалось, что его прогноз был пророческим), ранее предупреждал, что СССР обратится к Германии, если британское правительство «подведет их… но не иначе»[1227]. Литвинов критиковал британскую политику за «смиренное согласие с желаниями… агрессоров». Как он часто повторял, СССР может себе позволить отойти в сторону и посмотреть, как Англия и Франция будут определять свой политический курс. «Агрессоры, — предупреждал он, — пытаются изолировать Запад от СССР. Это не вопрос его изоляции, ведь это Запад окажется безоружным, если маневр удастся». Как отметил один сотрудник МИД, есть что сказать в пользу «пророчества Литвинова». А Кольер подчеркнул, что британская «сговорчивость» по отношению к Гитлеру «оказала серьезную медвежью услугу интересам Франции и Великобритании». «Те, кто не хочет уступать, должен вооружаться, — добавил Ванситтарт, — как я говорил на протяжении уже многих лет»[1228].

Британская «сговорчивость» в отношении Германии была обратной стороной ее нежелания сильнее сближаться с СССР. «Германия или Россия», — как писал Олифант. Это был серьезный вопрос, и британское правительство решило попытаться договориться с Германией. Война нежелательна, это правда «глупо», сказал секретарь Кабинета министров Морис Ханки, в особенности потому что после долгой войны Европа будет в руинах и станет «жертвой большевизма»[1229]. Это был традиционный кошмар Запада. «Пусть доблестная маленькая Германия насытится красными на востоке, и при этом заставит замолчать декадентскую Францию», — сказал один тори, член парламента. «Иначе, — продолжил он, — у нас будут не только красные на западе, но и бомбы в Лондоне». Премьер-министр Болдуин придерживался похожего мнения[1230]. Тем больше причин у британского правительства, писал Сарджент в другом контексте, на «право контроля над французской политикой»[1231]. Конец французской независимости. В основе британской политики, которая сохранялась вплоть до Второй мировой войны, лежали и другие не столь «невысказанные гипотезы»[1232]. Как в марте 1936 года сказал один сотрудник МИД, если нацистская Германия действительно настроится на войну, то «бывшим союзникам ничего не останется, кроме как вырезать гитлеризм ножом»[1233]. Проблема была в том, что только Россия могла обеспечить победу над Германией, но для многих тори союз с Россией был уже перебором.

ГЛАВА XV

ХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ НОВОСТИ: ПАДЕНИЕ ЛАВАЛЯ И КАПИТУЛЯЦИЯ ФРАНЦИИ

1936 ГОД

22 января 1936 года правительство Лаваля пало. Предположение Потемкина о том, что оно протянет еще какое-то время, оказалось неверным. «Феникс»-Лаваль не восстанет из пепла вплоть до падения Третьей республики в мае — июне 1940 года. К этому моменту он уже полностью превратится в нацистского пособника. Через два дня было сформировано новое французское правительство под руководством Альбера Сарро, который ранее не был другом СССР, однако, по мнению французского журналиста Лео Габорио, Сарро не обладал никакими выдающимися качествами. Лаваль был свергнут и не получил места в кабинете, как опасался Литвинов. Кошмар закончился. Кажется, теперь стало возможно начать все с начала. МИД возглавил предыдущий председатель Совета министров Фланден, а в кабинет вернулся Поль-Бонкур в должности государственного министра, ответственного за дела Лиги Наций. Мандель остался министром связи. Он надеялся сформировать правительство, но этим амбициям не суждено было реализоваться. Эррио убрали. Это была потеря, которую более-менее компенсировало возвращение Поль-Бонкура, хотя он не пользовался особым влиянием. В Москве Альфан пришел в восторг от возможности писать Фландену. Альфан был одним из немногих русофилов во французском МИД. Он продвигал франко-советское сближение в лучших традициях Эррио, так как его беспокоила французская безопасность. Однако в МИД он был в меньшинстве. Еще имелся Эрик Лабонн, но в январе 1936 года он был далек от российских дел, поскольку возглавлял американский отдел. Также сближение поддерживал Робер Кулондр. По сути, они все были воспитанниками Анатоля де Монзи в 1926–1927 годах. Однако все те, кто помогал Лавалю саботировать франко-советский пакт, все еще сидели в своих больших и удобных креслах. Леже, Баржетон, Бадеван и другие продолжали изо всех сил удерживать Францию от сближения с СССР. Подобное поведение прекрасно можно было оправдать кампанией в «правой» прессе Парижа, выступавшей против ратификации советско-французского пакта. Коллективная безопасность стала политикой левых,