Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Чилстон проговорил некоторые из «невысказанных предположений», которые определяли британскую позицию. «Огромная разница в системе и институтах правительства, в менталитете и концепции свобод субъекта, а кроме того, тот факт, что в этой стране невозможно выразить общественное мнение или настрой. Из-за всего этого создается огромная пропасть, через которую в настоящее время нет моста, какими бы хорошими ни были политические отношения». Чилстон также повторил возражения Идена, связанные с коммунистической пропагандой: «В этом лицемерие двуличного коммунистического государства: оно проводит двуличную политику. С одной стороны, хочет мира для себя, а с другой — нарушает внутреннюю безопасность тех государств, с которыми, по его утверждениям, оно хочет сотрудничать в области “неделимого мира” и коллективной безопасности. Тут мог бы быть строгий упрек пророка: “Что тебе до мира?” Он вполне уместен в отношении этого государства, которое защищает, кормит и использует Коминтерн»[1207].

На самом деле Коминтерн привлекали не для того, чтобы злить заместителей министра и клерков МИД, а для того, чтобы поддержать народные фронты или левоцентристские политические коалиции в борьбе с фашизмом в Европе. Как читатели, наверно, заметили на примере Франции, из-за этой стратегии правые развернулись в сторону нацистской Германии и стали, по меньшей мере, к ней более терпимы.

Майский не заметил признаков изменений политики МИД. Ни Кольер, ни Ванситтарт не предупредили его об Идене и Сардженте. На самом деле Майский положительно оценил поездку Литвинова. «За последние 10 дней я имел возможность прощупать настроение, созданное Вашим визитом в Форин-офис, в дипломатических, политических и журналистских кругах. Все сходятся на том, что прием, оказанный здесь Вам, превзошел все ожидания в смысле внимания и “сердечности”, проявленных со стороны хозяев». Но тем не менее Майский не был уверен в будущем. Положительное впечатление иногда обманывает и «значительно опережает подлинные факты». В то же время он полагал, что «конечно, рассеивать созданное впечатление нам нет никаких оснований. Оно нам выгодно»[1208].

«Логика вещей»

Если смотреть на голые факты, то никакой пользы для советской политики не было. В конце длинной депеши Майский поднял вопрос об англо-германских отношениях. Он вполне справедливо полагал, что британское правительство не отказалось от идеи сближения с нацистской Германией, и даже рассуждал о том, что «сердечность», проявленная по отношению к Литвинову, была нужна, чтобы впечатлить Гитлера. В Великобритании все сильнее боялись Германии и Японии, и «логика вещей» должна была привести к сближению с Францией и СССР. Да, с точки зрения логики это должно было быть именно так. Майский не хотел слишком далеко заходить в своих прогнозах и, как, возможно, заметили читатели, он часто слегка шел на попятный, как, например, в своей депеше. Великобритания все сильнее боялась Германию и Японию, однако «это не значит, конечно, что британское правительство твердо и окончательно решило делать общее дело с СССР… Нет, как и раньше, оно будет колебаться, лавировать, бросаться из стороны в сторону»[1209]. Майский этого не знал, когда писал эти строки, но МИД, благодаря Сардженту и Идену, уже начал склоняться в сторону Берлина. Как ненароком написал Олифант (он вполне мог бы так отреагировать на депешу Майского, если бы ее увидел): «СССР остается СССР, и аудиенция у короля, на которой побывал господин Литвинов, или другие любезности по отношению к отдельным представителям власти никогда не повлияют на основные цели этого государства, хотя иногда оно может захотеть идти в ногу с нами. Но фраза “когда старость придет…” по-прежнему актуальна»[1210]. Олифант опустил вторую часть пословицы: «Когда старость придет, то и черт в монастырь пойдет». Другими словами, обещания, данные в беде, часто не выполняются в период процветания. Ванситтарт молча следил за тем, что происходит, пока он находится у власти, и, вероятно, был разочарован.

Майский мог бы поговорить с Саритой Ванситтарт, что принесло бы ему пользу, но он всегда был ярым приверженцем англо-советского союза. Через неделю он отправил Литвинову длинную депешу, перечислив проекты для дальнейшего сближения, которому только что положили конец Иден и Сарджент: поездки в Москву для представителей парламента, в особенности консерваторов, приемы для руководителей профсоюзов и журналистов, а также различные культурные и спортивные мероприятия[1211].

Глупый вид

Пока МИД размышлял над поворотом в сторону Берлина, Сарджент со своими призрачными надеждами выглядел глупо уже через несколько недель — 7 марта 1936 года, когда немецкие войска вошли в Рейнскую демилитаризованную зону. Вдобавок к этому удару Гитлер осудил Версальский договор, франко-советский пакт и начал рассказывать различные утопические истории о демилитаризованных зонах, возвращении Германии в Лигу Наций и ряде пактов о ненападении. Это был так называемый план мирного урегулирования Гитлера, и он сработал просто великолепно. Британцев и французов парализовало, и они не стали ничего предпринимать. Однако вовсе не все сидели сложа руки, в особенности во Франции, как мы увидим в скором времени. В британском МИД Ванситтарт, Уигрэм, Кольер и Липер считали, что нужно что-то делать, но их задвинул на задний план Сарджент, пользующийся поддержкой Идена, позиция которого была в особенности труслива. Ванситтарт даже велел Уигрэму организовать утечку ключевых материалов в прессу. К сожалению, уже через девять месяцев Уигрэм будет мертв.

Французы и британцы долго совещались между собой и думали, как поступить, но в результате решили бездействовать. Читатели смогут подробнее узнать об этих переговорах, когда мы перейдем к Франции. Майский писал: «мы переживаем тяжелые времена», потому что британские германофилы теперь на коне и готовы к тому, чтобы Гитлер обманул их своими торжественными объявлениями о мирных намерениях. Майский заверил Крэнборна в советской поддержке в Лиге, но снова его предупредил, что «Германия начала использовать американскую фразу “агрессор № 1”»[1212].

Как в британском МИД могли настолько неверно трактовать события? Черчилль жаловался в Палате общин, что нынче выигрывает «страх против национальной чести». В целом все были окутаны страхом, член парламента от Лейбористской партии Гарольд Никольсон писал: «Страна не потерпит ничего, что может привести к войне. Со всех сторон слышится сочувствие к Германии». Для Никольсона «прогерманский» означало «боявшийся войны»[1213]. Таким образом, Рейнский кризис прошел в Великобритании с заламыванием рук, но без каких-либо реальных действий, призванных остановить Гитлера. Так началась эпоха страшных испытаний.

Майский продолжал собирать разные точки зрения. 2 апреля он встретился с Ренсименом. Они обсудили англо-советскую торговлю, а также поговорили о Гитлере.