История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Федорович Карпов
Из этого дела мы можем видеть, как Московское правительство нянчилось с князьями; но, с другой стороны, замечательно то, что Шемячич и другие князья, так легко отъехавшие из Литовской службы с отчинами, из московской же князь, владения которого были так далеки от Москвы, притом по доносу злейшего его врага, мог решиться перейти на службу королю с отчинами только при помощи самих литовцев, которые должны быть при том в союзе с татарами. Князя Василия Семеновича хвалили за береженье, но в том же году, менее чем через месяц после приезда Шемячича в Москву32, в официальных бумагах записано, что князя Василия Семеновича Можайского не стало, и его владения стали вполне принадлежать московскому государю. Но недолго пришлось пользоваться свободой и Шемячичу; осенью 1522 года между Василием Ивановичем и Сигизмундом было заключено перемирие, а весной 1523 года Шемячич «поиман бысть с княгиней его и с дочерью».
Воевать с Литвой было уже не нужно, да в Москве и не желали, а с татарами московские государи могли управляться и без помощи таких князей, как Шемячич. Уничтожению Шемячича радовались многие. Известен рассказ о юродивом, ходившем по московским улицам с метлой, и на замечание об этом говорившем проходящим, что «государство еще нечисто, и пора из него вымести последний сор». А митрополит всея Руси, хотя прежде и был на стороне Шемячича, после его поиманья говорил: «Бог избавил государя от запазушного врага». Около 1520 года к Москве было присоединено Великое княжество Рязанское, князья которого были в постоянной опеке у московских государей, и когда последний из них захотел поднять значение своего княжества при помощи татар, то попал в руки московского государя, а когда во время нашествия татар на Москву (в 1521) бежал в свои родовые владения, то, не находя там поддержки своим притязаниям, ушел в Литву33.
В то время, как часть князей со старым удельным пошибом только и знали, что воевать с кем бы то ни было, лучшие из них старались тесниться около московского государя, чтобы принять участие в управлении русскими делами.
По-видимому, служить московскому государю было невыгодно, так как он беспощадно истреблял все стремления, похожие на восстановление старых порядков; но мы в то же время видим, что князья и бояре едут служить в Москву. Скупость Ивана III прославлена, но это была скупость домохозяина, который боится истратить напрасно лишнюю копейку и в то же время бросает работникам тысячи, в полной уверенности, что от их работы, не только его преемникам, но и ему самому, будет можно собирать миллионы. Во вкус хозяина входили и лучшие из его работников: не за деньги и вотчины продавали свое старое положение князья и бояре, не за блестящий двор, не за улыбку московского деспота соглашались они служить ему, а за то, что этот деспот руководил великим делом: введение внутреннего порядка в государстве, свержение татарского ига, стремление истребить степняков степняками; потом великая идея, выраженная в самой простой форме титула «Государя всея Руси», идея единого Русского государства, которое нужно собрать, государства, в котором должен быть один государь, окруженный всем русским народом, исповедующим одну православную веру; собрать такое государство, которое должно господствовать над потомками Чингисхана, свергнуть власть Польши с братьев по Вере и народности, отобрать у немцев русские земли и не дать им осуществить их замыслов, превратить эти занятые ими земли в «Новую Германию» и заимствовать у них только то, что они выработали и приобрели из плодов цивилизации древнего мира; только сознание, что работа клонится к осуществлению этих идей, могла собрать около московского государя все силы Северной России. Главная роль в этой колоссальной деятельности выпала на долю русских князей и бояр, а Иван III умел дать им в этом отношении занятие и много блестящих и славных дел. Людей для этой работы Ивану III не нужно было искать, а только пользоваться ими; притом предшествующее время и смута при его отце уяснили цель, к которой нужно стремиться, и в то же время выработали известную, довольно точно определенную систему.
Не буду излагать подробно той борьбы, которая шла при Московском дворе за права и власть. По мере того как государственный порядок брал всюду верх, этот порядок тронул и притязания князей, а потом и бояр. Они главным правом считали за собой управлять землей; Иван III во всех делах советовался с ними, они всюду на первом месте; в совете они прямо высказывали свои мнения, и Иван Васильевич любил и жаловал тех, которые и против него говорили. Но первым делом его было отнятие у князей права отъезда от себя; еще в 1471 году князь Данило Дмитриевич Холмский дал на себя запись, что он обязуется государю служить верно и не отъехать от него ни к кому и что государь за его вину в казни его волен. Чем далее дело шло, тем более князья начинали терять свое значение. История князей Патрикеевых и Ряполовских известна, а общий ход обстоятельств привел к тому, что при сыне Ивана III начинают играть важную роль дьяки, с которыми государь, запершись сам третей, у постели решал дела. В это время на государствование Ивана III указывали как на образец старого правления, когда великий князь был добр и до людей ласков, и куда ни посылал людей, то везде с ними был Бог. Очень важной причиной такой перемены выставляли прибытие в Москву греков, Софии Фоминичны, которая, «какова бы она ни была, говорили ее враги, а к нестроению нашему пришла»34.
Среди этой сильной деятельности князей и бояр на их долю выпадали иногда печальные случаи для их личности, и об одном из них считаю долгом здесь упомянуть, как событии, словно выхваченном из римской истории и перенесенном в
