Семья для чемпиона - Алекс Коваль
Ава улыбается. Я делаю судорожный вздох. Ее-моя футболка слетает. Я жадно прохожусь взглядом по телу Птички. Рассматриваю то, что за эти месяцы еще не рассмотрел. Длинные стройные ноги. Тонкая талия. Небольшая упругая грудь. Темно-розовые соски вздымаются часто-часто от того, как взволнованно дышит Птичка. Такая манящая и чарующая. Безумная моя. Горячая моя.
Я наступаю.
Ава делает шаг назад.
Еще мой шаг вперед.
И еще один ее назад. Отступает спиной вперед до тех пор, пока не упирается в окно. Оно должно быть холодным, но Птичка будто бы этого и не замечает, прижимаясь.
Музыка замолкает.
– Правда или действие? – спрашиваю, а голос просел, будто прокуренный.
– Действие, – выдыхает.
Я подхожу к ней вплотную. Веду носом у шеи, вдыхая ее запах. Любимый и родной. Полной грудью вдыхая! Ныряю пальцами под резинку ее трусиков, цепляя. Тяну их вниз, опускаясь перед ней на колени.
Моя пугливая Птичка перестает дышать. Переступает, отбрасывая пальчиками трусики, и замирает, когда я касаюсь губами ее живота. Целую. Мышцы ее пресса инстинктивно сокращаются. Прохожусь ладонями по ее ногам. Поднимаясь от щиколоток к бедрам. Глажу.
Ава вздрагивает и протестующе вскидывает руку, когда я закидываю одну ее ножку себе на плечо.
– Яр, что ты…
– Замри, – командую. – Твое действие – замереть.
Выполняет.
Я прокладываю дорожку из поцелуев от живота. Поцелуй за поцелуем. Все ниже и ниже. Не отпуская ее ошарашенного взгляда, касаюсь языком влажных складочек. Ава громко стонет, цепляясь пальцами за мои волосы.
– Яр… Ярик…
Повторяю движение языком. Как влажно и горячо! Член болезненно дергается. Приходится собрать всю свою волю в кулак и приказать ему затихнуть. Не сейчас.
Ава всхлипывает в нетерпении и подается бедрами моему рту навстречу.
Я сильнее сжимаю ладонями ее попку, фиксируя на одном месте.
– Не останавливайся, – шепчет. – Прошу… не останавливайся…
– Три волшебных слова, Птичка.
Хрипло смеется, но молчит.
Я снова прохожусь языком. Посасываю клитор. Добавляю напора. Упиваясь своей властью и ее вкусом на своих губах. И сам уже готов разрядиться в штаны. Ласкаю, подводя к самой грани и… тут же отступая.
Птичка ерзает и хнычет разочарованно:
– Ярик…
– Я могу пытать тебя так всю ночь. Три слова.
– Это подлый шантаж!
– Не эти, – посмеиваюсь. – И подсказка: «я хочу тебя» – тоже мимо.
– Я люблю тебя…
– Что? – переспрашиваю, слизывая ее соки со своих губ. – Прости, не расслышал, родная. Повтори.
– Люблю, – шепчет на выдохе. – Очень сильно люблю тебя, Ремизов. Пожалуйста! Верни свои губы на место!
– Будет сделано, – смеюсь и подчиняюсь. Отдаюсь процессу с головой, доводя свою податливую девочку до исступления. В это мгновение мир может сгореть к чертовой матери! Кроме ее вкуса на моих губах, ее стонов в моих ушах и наслаждения – больше ничего не существует и существовать не может.
Глава 51
Ярослав
Следующее утро настигает неожиданно быстро. Включаюсь как по щелчку. Глаза открываю и взгляд на часы на тумбе бросаю.
Нет, уже не утро, а день – четвертый час пошел.
Тут же смотрю на соседнюю подушку. Примята и пуста. Упорхнула моя Птичка. Интересно, как давно она бодрствует и почему не разбудила?
Переворачиваюсь на спину и потягиваюсь. Разминаю затекшие мышцы. В теле ломота приятная. Слышу шебуршение на кухне. Улыбаюсь. За грудиной тепло разливается. Обжигающее. До самого костного мозга пробирающее. Как мне этого не хватало. Дома ее не хватало. Три недели каждое утро просыпался и прислушивался – признаки жизни в квартире искал. Глухо было вокруг. А сейчас, когда Птичка рядом, сразу жить хочется. Дышать и улыбаться. Горы сворачивать и звезды с неба воровать. Для нее. Краски ярче. Воздух чище. Сердцу легче.
Прокручиваю в голове вчерашний вечер и длинную ночь, плавно переходящую в раннее утро, – мы улеглись в начале восьмого. Уставшие, но счастливые. Затрахав друг друга до изнеможения. Наболтавшись до мозолей на языках. Наобнимавшись. Нацеловавшись. Наверстали месяц с лишним и вырубились. Не помню как, но точно в обнимку. Кайф же!
Поднимаюсь с постели и натягиваю спортивки. Прохожусь пятерней по волосам, приглаживая. Закидываю кровать покрывалом и выруливаю из спальни, держа курс на кухню. Чем ближе к месту назначения, тем активнее работает слюноотделение: такие ароматы бьют в нос, что желудок жалобно воет. Как голодная бездомная собака, скулит и хвостом радостно виляет. Сейчас его приласкают, напоят, накормят и, возможно, даже дадут «десерт».
Заворачиваю в гостиную, глаза моментально фиксируют взгляд на Птичке. Она все в той же своей-моей футболке. Светлые локоны собраны в небрежный пучок на голове. Босыми ступнями на холодном полу у плиты топчется. Деревянной лопаткой орудует. Бекон обжаривает. Из тостера румяные хлебцы выпрыгивают. Чайник, закипев, щелкает. Кофемашина жужжит – американо варит. Хозяйка дома – дом живет. Красота.
Прохожу и сгребаю жену в охапку. Она вздрагивает от неожиданности. Оглядывается через плечо. Улыбается нежно. Тянется и в губы чмокает: быстро, мимолетно. Мало. Еще хочу.
– Доброе утро, Птичка.
– Доброе, чемпион. Как спалось?
– Как младенцу. Давно встала?
– Сначала в восемь, – выкладывает ломтики из сковородки на тарелку Птичка, – набрала Мартышке, убедиться, что она Димку отправила в школу. Потом в девять – неожиданно вспомнила про работу, сумасшедшая! – хохочет. – Позвонила, взяла отгул…
– Другой вопрос: ты вообще спала?
– Да, – кивает, выключая конфорки. – С девяти до двух отключилась, – крутанувшись в моих руках, обнимает за шею, неторопливо перебирая пальчиками у меня на затылке. – Проснулась от того, что бока болят валяться. Решила завтраком или, в нашем случае, скорее, обедом заняться, – говорит буднично и улыбается по-прежнему. Но меня что-то царапает изнутри. То ли тревожность в ее взгляде. То ли дрогнувший голосок.
Я хмурюсь и решаю уточнить:
– Все хорошо?
– Да, – отвечает слишком поспешно. – Конечно.
– А если честно?
Понурив плечи, отводит взгляд. И это точно нехорошие сигналы!
Что опять началось?
– Ава, выкладывай, – добавляю в тон нотки стали.
– Да глупости, скорее всего, – отмахивается. – Просто накрутила себя. Включила «я-ж-мать» и пытаюсь сына на поводок посадить. Видимо.
– Очень интересно, родная, но ничего не понятно.
– Обычно мы с Димкой утром созваниваемся. Понимаешь? После второго урока у них большая перемена: или он мне набирает, или я ему. Сегодня тишина. Сама ему набрала. Он сбросил. Потом сообщение кинул, что на уроке и разговаривать некогда. Я попросила перезвонить, как выйдет из школы, – опять кинул эсэмэску и на мой звонок не ответил. Сумасшедшая, да? Трясусь над ним, как над грудничком. А ему уже четырнадцать, скоро и паспорт получать…
– Может, и правда занят?
– Вот я и пытаюсь себя в этом убедить.
– Не переживай. Сообщения кидает
